Эти строки приготовлялись мною в качестве предисловия к подборке стихов Алексея Чечулина в 1992 году. Нынче Алексея Ивановича не стало...

Я не переменил ни строчки. Добавляю только чувства растерянности: это был мой любимый друг.

Алексей Чечулин родился на Среднем Урале в 1943 году. Вот картинки его детства: отвалы пустых пород — пепельно-серые бастионы... вечные сосны... карьеры-ямищи! Их глубина не раздражала, обещала же — лучшую жизнь…

Маленький горняцкий городок Асбест с безукоризненно пролетарским прошлым, настоящим... Мать, отец, старшие братья — все горняки. Разве могли быть другие профессии? Нет, только забой (шахта, рудник, плановые облака взрывов над городом)... Романтика... Океаны-каньоны, карьеры — там день и ночь грохотали на все лады товарняки (особенные товарняки — рудные, с зубчатыми краями), самосвалы... В ночи карьеры разливали огни, искрили змейками рельсов, проводов... На фантастической глубине.

Может быть, эта самая глубина и задела Алексея настолько, что он — в то время бегая с маркшейдерской рейкой по рудникам — завел «особую» тетрадь?.. Все-таки не случайно он поступил на журфак Алма-Атинского университета... Работал ответственным секретарем в «Асбестовском рабочем», редактором. Вступил в Союз писателей. А из Асбеста не уехал: «Слева лес, а справа горы, впереди — карьер дугой. Я тебя, горняцкий город, не сменяю на другой»... Говоря высокопарно: отсвет горняцкой романтики лег на жизнь и дела поэта.

Но романтика романтикой — а от глубины, как от судьбы, не уйдешь. Тянет она, завораживает, от нее зарисовочками не отделаешься. Первые книжки Чечулина — «Березовое солнышко», «День прибытия», «Ясногорье» — были по-лубочному пестры и наивны. Миловидны, одним словом. В книжке «Возраст памяти» (1987) с Чечулиным случилась некая подвижка (критикам грех ее касаться, а иначе недолго и извратить)... Картинки детства, юности поэт развернул к себе тыльными сторонами, пыль оттуда не стал сдувать, а как-то по-особенному аккуратно смел на листок бумаги. И на ней, на пыли, приступил к гаданью, как на кофейной гуще: «Задумался о невозможном, когда возможное свершил...»

Последнюю книжку стихов у него «рассыпали»: уж больно «тихий» лирик... Он ушел в документалистику, в историческую прозу. Потихоньку подрабатывает на жизнь — «собкорит» в «Уральском рабочем»... с чистой душою, с ясным взглядом... Куда-то он движется... «На ясный огонь»? Случаются, случаются цитаты к месту, вот как эта, из Окуджавы: «Ты что потерял, моя радость?» — кричу я ему. И он отвечает: «Ах, если б я знал это сам…»