Литературно-художественный и публицистический журнал

 
 

Проталина\1-4\18
О журнале
Редакция
Контакты
Подписка
Авторы
Новости
Наши встречи
Наши награды
Наша анкета
Проталина\1-4\16
Проталина\1-4\15
Проталина\3-4\14
Проталина\1-2\14
Проталина\1-2\13
Проталина\3-4\12
Проталина\1-2\12
Проталина\3-4\11
Проталина\1-2\11
Проталина\3-4\10
Проталина\2\10
Проталина\1\10
Проталина\4\09
Проталина\2-3\09
Проталина\1\09
Проталина\3\08
Проталина\2\08
Проталина\1\08

 

 

 

________________________

 

 

________________________

Николай Медведев

 

 

Николай Медведев — наш земляк. Родом из Полевского, сейчас живет в Калининграде. Наш читатель уже знаком с его фантастическими рассказами, в которых удивительным образом мистика переплетается с неотступным поиском родственной души. Бывший моряк, он и в сухопутной жизни не боялся трудностей. Ему довелось работать на заводах Урала, Приморья, Новороссийска, Калининграда.

На страницах этого номера читателя ждут две новые новеллы Николая Медведева.

 

Эндшпиль

 

Наверное, с каждым человеком хоть раз в жизни случается нечто такое, чему трудно найти объяснение. Один такой случай произошел и со мной. В пятидесятые годы Калининград еще весь лежал в послевоенных руинах, «развалках», как их называли местные жители. И было в этих развалках что-то жуткое и таинственное, красивое и романтичное одновременно. Особенно впечатляли руины Королевского замка. Вот там-то и стал я свидетелем истории, о которой хочу рассказать.

Как человеку, приехавшему недавно, мне все было в диковинку, и в свободное время, осматривая незнакомый город, я часами бродил по улицам, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами. Это был конгломерат из удивления и неприязни, сочувствия и непонимания, сострадания и восхищения. Я смотрел на руины и вспоминал наши сожженные города. Такова бывает расплата за развязанную войну.

Коробки разбитых домов тянулись сплошной вереницей: без крыш, с черными провалами окон, с лестничными маршами, с покореженными балками, торчащей арматурой, с паутиной свисающих проводов — все обуглено, черно, повсюду битый красный кирпич. Местами сохранившиеся на стенах горельефы и барельефы, лепнина и скульптуры свидетельствовали о былом великолепии строений. Так выглядел исторический центр некогда одного из красивейших городов Европы. Война — жестокая штука, и после того, как она заканчивается, земля и люди еще долгие годы залечивают раны. Но самое печальное заключается в том, что не все доживают до этих дней, многие потери невосстановимы, а некоторые из людских судеб навсегда остаются исковерканными.

Однажды удивительно теплым августовским утром я шел мимо памятника Суворову по небольшой круглой площади, окруженной каменными скамьями. На одной из них сидели трое молодых людей — девушка и два парня, которые играли в шахматы. Сам заядлый шахматист, я не мог пройти мимо и остановился, почти тут же разочаровавшись — на доске оставалось всего четыре фигуры: два короля и два ферзя. Вообще-то довольно редкое окончание, но, как правило, ведущее к ничейному результату. И когда парень, игравший черными, предложил противнику согласиться на ничью, я ничуть не удивился. Однако тот, видимо, имел другое мнение и ответил категоричным отказом. Это вернуло мой угасший было интерес к партии, и, улыбнувшись про себя, я стал наблюдать за ходом игры, будучи уверенным, что она все равно закончится вничью. Трудно сказать, на что рассчитывали белые, но в результате многоходовой комбинации черных белый король оказался в тяжелейшем положении. Я никак не ожидал такого поворота событий и лихорадочно анализировал позицию на доске. Да, ничего не скажешь, заключительная фаза атаки черного ферзя, когда шах следовал за шахом, завершилась блестяще — угроза мата в один ход для вражьего короля стала неотвратимой.

Только теперь я повнимательнее присмотрелся к молодым людям. Красивая девушка в простеньком ситцевом платье и черных туфельках нервно мяла в руках батистовый платочек, расшитый кружевами и цветным бисером. Этот изящный платочек резко контрастировал с ее скромным нарядом. Определенно она была захвачена перипетиями партии. Игроки — один блондин, второй шатен, с крепкими борцовскими шеями, в светлых рубашках с засученными рукавами, открывавшими мускулистые загрубелые руки, в стареньких, но отутюженных брюках и парусиновых полуботинках, смотрели друг на друга. И тут я вздрогнул: шатен неожиданного обжег меня мгновенным злым взглядом. Это не ушло от внимания блондина. И тут шатен в ярости ударил по доске кулаком — фигуры полетели на землю, а следом за ними и доска. Его противник переменился в лице.

— Что ты себе позволяешь?! Кретин! — нарочито громко крикнул блондин.

Последнее слово было той искрой, которая окончательно взбесила проигравшего. Он словно задохнулся, не зная, что ответить, а потом прошипел:

— Сегодня в полночь во дворе замка! Жду тебя.

Я почувствовал себя крайне неловко оттого, что стал свидетелем, с моей точки зрения, совершенно нелепой ссоры и счел за благо продолжить свой путь.

— Рудольф, Артур, перестаньте!

— Не вмешивайся, Марта, это не твое дело! — услышал я, уже уходя, и подумал: «Какие необычные имена».

Да, странная история. В течение дня я еще не раз мысленно возвращался к ней. А что меня озадачило? Имена? Или этот злой взгляд одного из игроков? Ведь как играли! Для них словно бы ничего вокруг не существовало, хотя я стоял рядом. Потом — взгляд и так непредсказуемо закончившаяся партия.

Шахматы — очень своеобразная игра, построенная исключительно на уничтожении короля и его армии противной стороной. Удивительно интересно само оформление игры: расположение армий, строгая субординация, взаимодействие родов войск и присущие только им ходы, различие фигур по внешнему форменному виду. Война — вот стержень игры. История возникновения шахмат теряется в глубине веков: повелители и войны — постоянные спутники человечества, именно это обусловило появление игры.

Поразительное дело: мне раньше не приходило такое в голову, эта фигура в шахматах — одна из уязвимейших. Королю угрожают все — от пешки-солдата до ферзя-королевы. Он, в отличие от других, передвигается только мелкими шажками. Он вечно прячется за спины своих подданных, в то время как ферзь-королева обладает могуществом и отменными бойцовскими качествами. Короля защищает вся армия, но в итоге участь его всегда предрешена — он должен пасть, чтобы никогда больше не подняться. Впрочем, у него, как у всякого монарха, есть возможность, прибегнув к дипломатии, договориться о мире — это называется ничьей. Но даже при поражении хитрый властелин остается на доске, тогда как его окружение, проигрывая битву, жертвуя собой во имя спасения того, кто развязал войну, сметается с игрового поля. Король!

Ближе к вечеру я не мог найти себе места. Шахматная партия у стен Королевского замка и короли на доске. «...В полночь, во дворе замка...» — эта фраза не давала мне покоя.

Итак, до полуночи оставалось тридцать минут, а я все еще колебался, но в конце концов решился. В кромешной тьме я шел по улице Маяковского к замку. На этом пути горел лишь один фонарь — где-то посередине. После того, как я миновал его, темнота, кажется, стала еще гуще. Развалки ночью олицетворяли собой средоточие мрачности и враждебности. Это может понять только тот, кто в одиночестве в полночь пройдет по улицам разрушенного малознакомого города, похожего скорее на призрак.

Цек-цек, цек-цек — глухо позванивали подковки моих ботинок, разрывая напряженную тишину руин. Как я сейчас ненавидел свои ботинки!

Мост через Прегель оказался уже разведенным.

Рискуя свернуть шею, я перепрыгнул полутораметровое пространство между его половинами и, оглянувшись, вздрогнул: мне показалось, что на той стороне моста еле уловимо качнулись две тени. Люди?! Неужели кто-то шел за мной по пятам? Я напряженно всматривался в темноту. Нет. Никого...

Было без трех минут двенадцать, когда черная громада замка выросла передо мной. Плутая среди ям, спотыкаясь в темноте, я отыскал знакомый пролом в стене, потом еще один и оказался во дворе. То, что там увидел, заставило меня буквально прилепиться к стене и раствориться в тени, отбрасываемой столбом. Десятка три коптящих факелов освещали полуразбитую галерею и ристалище, которое оказалось очищено от усыпавших его совсем недавно черных битых стекол и кирпичей. Два рыцаря, закованные в латы, с плюмажами на шлемах, сдерживали горячившихся под ними лошадей. Опущенные забрала с узкими прорезями для глаз закрывали лица. Я смотрел на эти железные маски с черными щелями, и оторопь охватывала меня.

На галерее находилось человек десять, среди них три дамы. Пышные наряды людей напомнили мне средневековые гравюры с той лишь разницей, что там черно-белые тона, а здесь все живо и красочно. Женщины непринужденно беседовали с вельможами, совершенно не обращая внимания на всадников. Я видел, как шевелятся их губы, как они смеются, но, что удивительно, не слышал голосов — ни одного звука. Как будто в немом кино. Моему изумлению не было границ. Словно под гипнозом, оцепенело я наблюдал за происходящим.

Между тем, по взмаху руки одного из вельмож в малиновом, отделанном золотым позументом кафтане на галерею вышел человек с трубой. Он поднес ее ко рту и запрокинул голову, его щеки округлились. Но это не нарушило гнетущую тишину. Рыцари встрепенулись, крепко сжав копья, прикрываясь щитами, они вонзили шпоры в бока лошадей. Я почувствовал, как дрогнула брусчатка подо мной, и увидел искры, высекаемые подковами. Но снова ни звука. Ух, как они неслись друг на друга! Я зажмурился в ожидании удара. Однако рыцари разминулись. Доскакали до стен. Тут они, резко осадив и развернув вздыбившихся скакунов, на мгновение замерли. Безликие маски черными щелями уперлись друг в друга. Прядая ушами, кони приседали, норовя подняться на дыбы. А кованые наконечники копий, будто выискивая цель, ходили из стороны в сторону. Этот неверный свет коптящих факелов, эти руины, рыцари, люди на галерее — я не верил собственным глазам. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то кошмарном сне. Мои колени дрожали, а на лбу выступила холодная испарина. Шутка ли — стать свидетелем кровавой стычки.

Внезапно треснуло разорванное безмолвие. Гикнули всадники, дали шпоры коням. И ожил, наполнился звуками мрак, окутывающий двор замка. И эхо топота копыт, дробясь, отразилось от его стен.

Затаив дыхание, я следил за стремительным аллюром скакунов, несших своих седоков навстречу гибели. А что развязка будет именно такой, сомневаться не приходилось. Страшный обоюдный удар потряс обоих. Копья, пробив щиты, переломились, как тростинки. Один из рыцарей, выбитый из седла, гремя доспехами, распластался на брусчатке. Второго запрокинуло на круп лошади. С трудом выпрямившись, с повисшей плетью рукой, которая еще держала изуродованный щит, рыцарь, будто в раздумье, поворачивая коня, поник головой — звякнуло забрало о кирасу. Выронив из руки обломок копья, он стал валиться на луку седла, и, сползая с него, упал ничком недалеко от противника. Я видел, как его рука в железной перчатке скрюченными пальцами скребла по камням, словно умирающий хотел вывернуть их из земли. От этих скрежещущих звуков мороз пробегал по коже.

Всхрапывая, с тяжело вздымавшимися боками, с поводьями, волочившимися по земле, бродили по двору кони, нервно кося блестящими глазами на неподвижные тела рыцарей.

В оцепенении я смотрел на эту картину.

А на галерее царило оживление: кажется, там никто не был огорчен, все явно обсуждали поединок. Человек в малиновом кафтане, потирая руки, прохаживался туда и обратно, вообще не обращая ни на кого внимания. Впрочем, нет. Одна дама вдруг сильно побледнела и в волнении выронила из рук платок. Белым голубем порхнул он на ристалище. Что-то знакомое почудилось мне в красивом, выразительном лице. Забыв об осторожности, я сдвинулся в сторону, покинув скрывающую меня тень, и спохватился только тогда, когда в руках у Малинового Кафтана увидел боевой топор. «Черт возьми, он метнул его в мою сторону!» Остолбенев, я прирос к месту. Топор врезался в стену рядом с моей головой. Брызнувшие осколки камня впились мне в щеку и шею. Я инстинктивно дернул головой, и это спасло меня — отскочивший от стены топор еще раз пролетел мимо — все произошло молниеносно. В ужасе я метнулся к пролому в стене: проскочив в него, уже не разбирая дороги, прыгая по грудам кирпичей, буквально вылетел из замка.

Еще задыхаясь от бега, я стал спускаться с моста, когда передо мной выросли две фигуры. «Значит, мне не показалось, и тени действительно были». Неприятнейшая вещь —вести разговор в темноте, не зная с кем, не видя лиц собеседников. Отступать было некуда — эти двое преградили мне дорогу.

— Куда ты ходил? — спросил Первый.

Вопрос был задан вызывающе самоуверенным тоном. Я почувствовал, как во мне закипает кровь, но не успел ничего ответить, потому что Второй мрачно и безапелляционно заявил:

— Он был в замке. А просто так туда по ночам не ходят, — и насмешливо добавил: — Здорово прыгает. Дважды по мосту прошел.

Я молчал.

— Ну и что там в замке? — продолжил Первый. — Да не играй в молчанку! Что в замке?! — последние фразы были сказаны со злостью.

— Жутко, — с деланным спокойствием ответил я.

Первый хмыкнул, и луч света ударил мне в глаза, но тут же погас.

Конечно, они увидели кровь на моем лице и шее, потому что Второй неожиданно спросил:

— Помощь нужна?

— Нет! — отрезал я.

— Смотри-ка, какой нервный, — обратился Первый ко Второму. — Мы помощь предлагаем…

— Ага... Значит, она ему не нужна. Отчаянный малый и, небось, знаток шахматной игры, — ответил Второй.

«Да, знаток...» Теперь усмехнулся я: похоже, партия продолжается, и надо просчитать оставшиеся ходы. Преимущество на стороне противника: их двое, у них есть фонарь, Второй все время держит правую руку в кармане. А что у тебя? Внезапность? Это немало. Я вспомнил свое спортивное прошлое: кровь стучала в голове, как перед выходом на ринг. Если начинать, то надо со Второго — он держится более уверенно, да и эта рука в кармане... А там посмотрим. Должен прорваться. Где наша не пропадала! Но это «Нужна помощь?» немного успокаивало, звучало доброжелательно. Тем не менее, ноги от них надо уносить.

— Знаток? — Первый рассмеялся. — А вот осторожности в нем мало — ботинки кованые надел.

Гнев вновь закипал в моей голове. «Умники...»

— Иди и не оглядывайся, — вдруг сказал Первый.

Делать нечего, готовый ко всему, я медленно прошел между ними: удалялся и затылком чувствовал их взгляды. Что там у него в кармане? Уж не «пушка» ли? Я слышал, что здесь многие похаживают с пистолетами. Кто эти люди? Работники милиции или те, кто, может быть, промышляет разбоем? Вопрос риторический — пойди-ка, узнай, кто шляется по ночам в этом городе. И что можно подумать обо мне? Добрые люди в такое время из дому не выходят. А тут в полночь какой-то тип пробрался в замок. Хорошо, что хоть выбрался оттуда.

Я немного не дошел до фонаря и, сойдя с дороги, присел на кирпичи где-то в развалках: нервное напряжение, усталость, раны на шее давали о себе знать. Сидел, смотрел в темноту, а перед глазами мелькали картинки. В голове был почти сумбур. Ну и ночка выдалась... Послышались голоса. Кто-то шел по дороге. Остановились как раз напротив того места, где расположился я. Оказалось, те двое. Разговаривали вполголоса, но слышно было почти все.

— ...Он?

— Ну конечно.

— В замок ходил.

— Ходил...

— Видишь, как на него подействовала концовка партии. Здорово мы его разыграли, свернув доску на землю. Он все за чистую монету принял.

Я замер. Так вот это кто? Шахматисты!

— Разыграли... На свою шею, — в голосе Второго слышалось раздражение. — Черт меня дернул... Но он так подозрительно следил за игрой!

— И кто же знал, что он отважится пойти в замок.

— Вот и спутал нам все карты...

— Да ладно, вряд ли мы прошли бы — опоздали ведь на мост! Не такие прыгуны, как он. Зато мы его застукали, — Первый громко зевнул. — Спать хочется. А недолго он там пробыл, где-то с полчаса. Вот уйди мы — и не узнали бы, что это он.

— Ну да...

— Интересно, почему у него кровь на лице?

— Мало ли в развалках всяких углов. В любом месте можно напороться. Ты лучше скажи, лопата там надежно спрятана?

— Надежно. Только, я думаю, ничегошеньки мы не найдем. Одна битая посуда. Как думаешь, испугался он нас?

Второй усмехнулся:

— А ты поставь себя на его место. Но заметил, как он держался? Крепкий парень.

— Интересно, за кого он нас принял?

Второй снова усмехнулся:

— Это у него надо было спросить. Но партия-то осталась за ним. Он в замок прошел, а мы сплоховали.

— Да-а, удачлив, — Первый снова зевнул. — Жутковато одному в замке-то. У него и фонарика даже не было. Как он решился?..

— Рисковый... Прыгун... Он не калининградец.

— С чего ты взял?

— Слишком смел. А это от незнания обстановки.

— Пожалуй.

— Ладно, пора и по домам.

И они разошлись.

Я дождался, когда затихнут шаги и поднялся. Вот кое-что и прояснилось: эти двое копают по ночам в замке. Кладоискатели. Об этом я тоже слыхал, развалки притягивали многих — копали и кой-чего находили. Они меня разыграли. И получилось ведь. А если б не разыграли, то я бы никогда не увидел того, что увидел. Они-то об этом и не подозревают. Что ж такое было? Может, вернуться в замок?.. Нет уж, Малиновый Кафтан второй раз промашку не допустит. Мне вдруг показалось, что я схожу с ума. Только что я здесь слушал, как разговаривали Рудольф с Артуром, а в мыслях у меня уже Кафтан и рыцари, Марта (а, без сомнения, это была она), упавший платок, удар, переломленные копья, скребущая железная перчатка... Но вспомни историю: в Средневековье рыцарские турниры в замках были не редкостью. И тут, возможно, они тоже не так уж давно проводились.

Поднимался ветер. Запокачивался фонарь на столбе.

Я благополучно дошел до дома, в котором снимал комнату.

После всего пережитого сон бежал от меня. Оставалось ждать утра. Я решил снова сходить в замок.

Забрезжил рассвет, стали проступать неясные контуры разрушенного дома напротив, а я все сидел у окна. Ветер шумел в листве огромного дуба, чудом уцелевшего в лихолетье. Наконец дремота одолела меня.

Проснулся поздно. День у меня был свободный. Наскоро перекусив, вышел на улицу и сел в трамвай. Когда переехали мост, вышел. Дошел до замка. Ну что ж, посмотрим. Признаться, мрачность руин даже днем вызывала подавленность и тоску. Я нашел то место, где стоял ночью — выбоина в камне на высоте человеческого роста явно была недавнего происхождения. Моя рука машинально дотронулась до пораненной шеи. А с земли я поднял блестящий металлический осколок со шлифованым клиновидным сечением. Но, может, это просто совпадение? Хрустело под ногами стекло. Я бродил по двору. Затем поднялся на галерею и сверху, среди кирпичей, увидел платок, спустился и поднял его. Расшитый цветным бисером батистовый платок... И это все? А чего хотел? Снова увидеть рыцарей, поединок?.. Теперь, спустя почти полсуток, у меня появилось ощущение, что действо ночью происходило словно в тумане. Вот оно что?! Туман. Он обволакивал мое сознание. Минувшая ночь стала казаться мне каким-то наваждением. Я отказывался понимать что-либо — ну не может подобного быть! Шахматисты меня разыграли, а сами до замка не дошли... Однако «Сегодня в полночь во дворе замка жду тебя» — фраза, как будто сказанная ради смеха, странным образом воплотилась в действие, по сути дела, указав на какую-то интригу. Вот что удивительно. Я думал, сопоставлял, анализировал. Но так ни к чему и не пришел и продолжал биться над догадками.

Спустя несколько дней я стал свидетелем любопытного разговора, наконец-то пролившего свет на события той ночи.

Все произошло среди бела дня и опять недалеко от замка.

Навстречу мне шли мужчина и молодая женщина. Когда они поравнялись со мной, женщина что-то сказала спутнику. Тот мрачно взглянул на меня.

— Момент!

Я остановился как вкопанный. Они! Малиновый Кафтан и дама, обронившая платок. Так это ж Марта! Теперь они были одеты как все, но говорили на немецком. Я неплохо знал этот язык.

Так все-таки Марта ли эта дама?

— Ты полагаешь, это он? — спросил спутник даму.

— Да, — ответила та.

— Жаль, что я промахнулся….

— Перестань, — дама осуждающе посмотрела на спутника. — Он не при чем. Случайно оказался.

— Ночью? Случайно? Не слишком ли много?

— Пойми, он находится в своем времени, а от нас здесь даже тени нет.

— Согласен. Это так. Но он проник в тайну.

— Тайну чего? Нашего появления? И что? Мы и здесь, и не здесь. Наша тайна станет для него пустым бредом, — дама взглянула на меня, по-прежнему безмолвно стоящего. Взор ее был странен. Будто обращен в пустоту.

Странно, но, слушая их, я не мог двинуться с места. Мужчина угрюмо смотрел на свою даму.

— Знаешь, я устал. Проклятые времена. Ты видишь, что осталось от цитадели? А мы думали, она вечна...

— Я думаю о другом, — ответила дама. — Я потеряла фамильный платок. Мы здесь лишние. Понимаешь? Я всегда противилась возвращению.

— Я тоже был против, но вероломство князей, не знавших удержу во всяких состязаниях, подтолкнуло меня к этому. Я ни за что не хотел повторять тот безумный ход событий. И в выборе, война или турнир, я, конечно, согласился на турнир. Победивший получал право диктовать свою волю, не жертвуя войском. А они не выставили своих достойных рыцарей.

Тут дама посмотрела на меня. Опять невидяще.

— Ты думаешь, он понимает? — спросил ее мужчина.

— Да какое нам до него дело! Он-то живет в сегодня...

Они стали медленно удаляться. Я едва приходил в чувство и мог двигаться. Но туман продолжал обволакивать мое сознание: «Эндшпиль. Король и ферзь доигрывают свою партию...»

Прошли годы. Давно разобраны руины. На месте разводного моста протянулся эстакадный. Но моя память цепко держит события той давней августовской ночи. Расскажи кому — и не поверят. А я до поры и не рассказывал. А платок? Жаль, что я его потерял. Сколько раз я его рассматривал! Однажды обнаружил на белом поле еле видимые, вышитые белым шелком две шахматные фигуры — короля и ферзя, а рядом маленькую буковку «м». Марта?..

И кто бы мог подумать, какая еще встреча меня ожидала!

Был август (опять же август). Я прогуливался по площади. Переливающиеся фонтаны, цветущие розарии, громада еще недостроенного Дома Советов и редкие прохожие. У одного фонтана стояла женщина. И чем-то она внезапно привлекла мое внимание. Фигура? Поворот головы? Неужели Марта? Вот так встреча! Именно на месте этих фонтанов и находился когда-то замок.

Я подошел.

— Позвольте, как вас зовут? — поймав удивленный взгляд, поспешил добавить: — Вы очень похожи на одну… особу, которую я когда-то знал.

Женщина рассмеялась:

— Мало ли похожих людей!

Наблюдая за ней, я вдруг увидел в ее руке платок. «Марта?..»

Женщина смотрела на меня с неподдельным интересом и лукавством.

— Я, кажется, догадываюсь… Скажите-ка, когда это было?

— Да лет двадцать тому.

— Понятно.

Я молчал, не зная, что сказать дальше.

Молчала и она. И наконец я решился:

— Можно посмотреть ваш платок?

Я развернул его: кайма кружев с бисером — все как на том, мною потерянном. И буква «м» на месте.

Женщина наблюдала за мной. Я вернул платок.

— Красивый.

Мы еще постояли у фонтана, говорить больше было не о чем.

Я снова был в далеких пятидесятых, волею случая заброшенный в разрушенный войной город, да так и оставшийся в нем навсегда житель.

Женщина спрятала платок в карман платья и взглянула на часы.

— Простите, мне пора.

И снова внимательный взгляд задержался на моем лице.

— До свидания, — сказал я.

— Скорее, прощайте.

Я остался перед фонтаном один. Двадцать лет. Как бежит время! Вроде все происходило только вчера…

Сияло солнце. Шумела падающая вода. Белые кипящие струи, сверкая, падали в бассейн, рассыпаясь водяной завесой, из которой несмело выглядывал краешек бледной радуги.

 

Заплыв

 

Не особенно сильные волны на просторах залива, подкатываясь к прибрежной полосе, на мелководье набирали мощь и, достигая высоты куда выше человеческого роста, с закручивающимся белым пенящимся гребнем ритмично обрушивались на берег. А полуденное ослепительно-безжалостное солнце выплескивало расплавленный жар свой на желтый, слепящий, почти белый песок. Острые, словно лезвие ножа, гребни дюн, похожие на горные цепи, вздымаясь, один за одним уходили вдоль залива к самому горизонту. Высота дюн впечатляла, она наверняка была не менее семидесяти метров. На голом песке лишь изредка появлялись цветущие кустики чабреца с терпким дурманящим запахом, да кое-где торчали зеленые острые пики песколюба. Но далеко внизу, по кромке местами заболоченного берега изумрудными островками зеленела трава и кучерявились небольшие рощицы.

Валера сидел на песке и смотрел вниз на морской прибой, рядом стоял этюдник с натянутым холстом, лежали приготовленные кисти и краски. Пустыня! Настоящая пустыня! И где? Здесь — на побережье Балтики.

Отпуск уже заканчивался, было написано около десятка, наверное, неплохих этюдов, а Валера все продолжал ходить сюда с мыслью, что лучший этюд еще впереди. С утра он брал с собой бутерброд, фляжку с водой, этюдник и покидал Ниду, уходя далеко в дюны. Поднимаясь, затем опускаясь, снова поднимаясь, как миражи в разогретом дрожащем воздухе горизонта, они манили, звали его.

Сегодня он пришел в дюны последний раз в надежде поработать, но не писалось, и полдня прошло в созерцании. Думалось о разном: да, Нида и эти пески — открытие; да, надо писать дипломную работу, а он никак не может выбрать сюжет; да, как ни хорош был отпуск, но закончился... И вдруг совершенно неожиданные мысли об Африке... Почему?

Его внимание привлекла лодка с вяло пошевеливающимся повисшим белым парусом. Покачиваясь на волнах, она медленно дрейфовала вдоль берега, но в ней никого не было видно. С высоты дюн эта лодка с коричневато-синим геометрическим узором на борту, с высоким загнутым носом и приподнятой кормой напоминала о чем-то далеком, древнем и как будто уже виденном. Лодка и царство трех цветов — желтого, синего и зеленого. И ни одной живой души вокруг. Валера зажмурил и открыл глаза — какая оригинальная раскраска бортов! «Пойду-ка искупаюсь. Метров шестьсот. Должен доплыть». Он поднялся, передернул плечами и прыгнул вниз. Крутизна склона с ползущим осыпающимся песком неудержимо влекла вниз, заставляя делать огромные, проваливающиеся шаги. Валера оглянулся — гребень дюны остался далеко вверху...

Прохладная вода, бурля, катилась навстречу. Он медленно шел на волну, и когда она выросла перед ним, нырнул под ее основание — грохочущий вал прокатился над головой. Широко, размашисто загребая, он поплыл к лодке. Теперь волны то и дело накрывали его с головой, но Валера знал — еще немного, и этот рубеж будет пройден, тем более, что, будучи хорошим пловцом, был уверен в себе и готов поспорить с морем и достичь цели.

Действительно, волнение скоро стало значительно меньше; длинные пологие волны плавно поднимали и опускали пловца.

Лодка приближалась, но, похоже, и вправду была пуста. Разрисованный синими треугольниками борт то появлялся, то пропадал в волнах, а мачта с полощущимся на ветру парусом ритмично покачивалась из стороны в сторону.

До лодки оставалось всего с десяток метров, когда он увидел, как парус наполнился ветром, и она развернулась носом от берега, а на корме появилась девушка. Смуглолицая красавица насмешливо смотрела на пловца, изящные, тонкие кисти рук с длинными пальцами уверенно лежали на руле.

Валера подплывал к лодке и не спускал глаз с лица незнакомки: черные жгучие глаза, удлиненный с горбинкой нос, алые губы, в полуусмешке открывавшие жемчужные зубы; ожерелье из красных кораллов, алая повязка вокруг головы, перетягивающая рассыпавшиеся по плечам черные волосы, и легкое бирюзовое платье только подчеркивали экзотичность удивительной девушки. И в то же время в ее облике угадывалась какая-то надменность или даже властность человека, привыкшего повелевать. Лицо как будто знакомое. Видел где-то. Где?

Но странное дело: он никак не мог одолеть эти десять метров и неожиданно понял, что лодка стала удаляться. Валера оглянулся на берег. Проклятье! Неужели он так далеко заплыл? А ведь не меньше километра!

— Ос-та-но-вись! Я сильно устал! — прокричал он.

От взгляда красавицы потянуло холодом, а лодка пошла еще быстрее.

Здесь, вдали от берега, вода оказалась совсем не так тепла, и Валера внезапно осознал, в каком отчаянном положении оказался. Лодка уходила, а вместе с ней и надежда на отдых. Надо было спешить, и что есть силы он поплыл назад, с тревогой думая о том, что расстояние теперь становится слишком велико, а вода все тяжелее, — с каждым гребком все больше разбухали мышцы груди, плеч, и усталость наваливалась на тело. Перевернуться бы на спину и отдохнуть, но это верная гибель — он уже чувствовал, что начинает замерзать. Самая же опасность заключалась в том, что эти, казалось бы, не сильные, но длинные волны укачали его. Валера уже ощущал головокружение, тошноту и все усиливающуюся слабость. Он продолжал загребать воду, сверху огненным светом палило солнце, а его бил озноб, и панический ужас закрадывался в каждую клеточку мозга. Мышцы отказывались сокращаться, руки подчинялись все хуже, туманилось сознание. И словно в бреду, откуда-то издалека он услышал внутренний голос: «Что ты расслабился?! Борись!» «Нет сил...» — отвечал он голосу. «Врешь! Найди их! Ты же сильный!» Валера греб, а голова раскалывалась на части, и перед глазами поворачивалось небо, и вот оно уже было внизу, а вода вверху, и жуткая боль пронизывала все тело; и он отупело, почти не соображая, продолжал выбрасывать вперед руки. Какие они тяжелые, как вязка и холодна вода, как он замерз! Неужели где-то есть горячий песок?.. Ему казалось, что он плывет на одном месте, что впустую загребает воду, что это продолжается бесконечно долго — вечно... А безумно хотелось спастись, выплыть, выкарабкаться... Но силы... Где взять их?

Одна за одной прокатывались волны, и он то поднимался на валу и видел далекий, раскачивающийся берег, то проваливался в яму, и вокруг вздымалась только вода. Проклятая лодка... Неужели вот так можно и окончить жизнь среди этих волн? Как глупо... Борись!..

«Все, больше не могу...» А берег был уже недалеко, но очередная мощная волна накрыла пловца. «Конец...» — равнодушно скользнула мысль.

«Конец?! Ты что, рехнулся?! С твоим телом, силой — отказаться от борьбы?! Ну еще немного, и ты снова увидишь дюны, упадешь на горячий песок, и ни одна волна не достанет тебя... Еще столько не написано этюдов...» — «Не мо...»

Схлынула вода, крутнулось небо, став вертикально — руки пловца с усилием загребали воду. Перед туманящимся взором появился совсем близкий берег. Валера попытался достать ногами дно — дна не было. «Значит, надо сделать еще десять гребков! — и голос начал считать. — Один, два... семь...» Дна не было. «Все, больше не могу...» — «Можешь! Еще пять гребков!» Дна не было. «Ну, еще два», — голос уже не приказывал — он молил. Дна не было. «Один!» Ноги тщетно искали опору. «Начнем все сначала: один, два... пять... девять...» Перед глазами какие-то яркие блики, все зыбко, призрачно, все чаще голова уходит под воду. «Какая ледяная вода...» А вот и дно! Но оно уходило из-под ступней вместе с волной.

Отдавая последние крохи оставшихся сил и воли, Валера боролся с волнами уже на мелководье. Плыть тут было невозможно, ползти тоже — поток откатывающихся волн тянул назад. Валера цеплялся за дно — галька и песок расплывались под руками; с большим трудом поднимался на ноги, делал несколько шагов и получал удар в спину — волна валила его. Снова поднимался, а ноги почти не держали. Уже в кровь были разбиты колени и локти, а он все пытался уйти от волн... И когда упал у самой кромки прибоя, а затем уполз на раскаленный песок, это был уже не прежний Валера, а окровавленный, скрючившийся, бившийся в ознобе человек, вокруг которого все качалось, и ему казалось, что проваливается сама земля...

Близился вечер. Валера поднялся на дюну и первое, что увидел — это девушку из лодки. Она протирала кисти и укладывала их в коробку. Ни слова не говоря, он подошел к этюднику. На холсте был написан пейзаж — дюны и море (великолепная работа!). Но что это? Из моря, на горизонте миражами вырастали пирамиды. Египет? Теперь незнакомка стояла совсем рядом, и он в упор смотрел ей в глаза.

— Почему ты не остановилась? Я ведь плыл с расчетом на лодку.

Девушка невозмутимо продолжала протирать кисти.

— Не остановилась, и все тут. Мог бы, поразмыслив, и сам ответить на этот вопрос.

На смуглом ее лице не было и тени насмешливости.

Валера не спускал глаз с лица девушки. «Ну несомненно, лицо знакомо. Где я мог ее видеть?»

— Н-да, ответ предельно откровенен, — произнес он.

Девушка замерла и внимательно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Валера стал одеваться. Раны саднили, но кровь уже запеклась. Вот тебе и последний раз! Лодка. Этот заплыв. Таинственная незнакомка. Собственное безрассудство. Мог ведь и не выплыть...

— А все-таки странно. Обычно в таких ситуациях принято оказывать помощь.

— Помощь? Ты плыл за помощью? — в голосе девушки слышался сарказм.

— Я плыл к лодке.

— Что мне до этого? Лодка тебя не ждала.

— Это верно, — Валера усмехнулся. — Откуда я мог знать, что в ней окажется такая красивая, но равнодушная девушка.

— Послушай, ты выглядел атлетом и должен был бороться. И ты боролся. Разве не так?

— Боролся?! На грани жизни и смерти! Ты хоть представляешь цену этой борьбы?

Незнакомка нахмурилась:

— Не говори со мной так! Я ничем тебе не обязана. Как заплыл — так и выплыл.

«Ладно, может, она и права. Заплыл — ну и выплывай... Впредь будешь осмотрительнее. Наивный человек! Пустых лодок не бывает. Да и взять в лодку незнамо кого… Какая девушка отважится на это? — Валера смотрел на холст. — Классная работа!»

— Мастерское письмо. Где ты училась живописи?

— Не спрашивай. Я дарю картину тебе. Пусть она напоминает о сегодняшнем дне, этих песках, волнах, с которыми ты так долго боролся. Ты выиграл поединок с морем!

— Ты забыла добавить еще одно, — сказал Валера. — В первую очередь пейзаж напомнит мне о тебе.

И снова она замерла, внимательно посмотрев на него. Потом положила кисти возле этюдника.

— Что я? Была — и нет, — странно так промолвила.

Теперь Валера, кажется, узнал ее. Когда-то на уроках Античности он подолгу всматривался в монету с изображением женщины, перебирая в памяти все, что слышал и читал о ней. Да, похожа!

Сквозь вереницу веков, овеянное легендами и небылицами, прошло ее имя. Интриги и власть были попутчиками ее, хитрые царедворцы льстили, но предавали. Эта пучина житейских страстей и политических распрей и вынесла ее к трагической развязке. Что могут нам рассказать и прояснить портреты и хроники? Кто может узнать, что творилось в ее душе?..

Поразительное сходство! А что? Может же родиться человек, похожий на когда-то жившего до него. Пусть даже это будет капризом Природы. Да, но две тысячи лет... Клео-пат-ра — царица Египта.

— Кто ты? Как тебя зовут?

— Не спрашивай. Зачем тебе это? — как-то неуверенно ответила незнакомка.

— Я знаю, кто ты. Ты Клеопатра.

Девушка загадочно улыбнулась.

Но как похожа! Обаяние и красота, властность и щедрость, решительность и надменность. Монета мала, изображение мелко. А если и в самом деле Клеопатра была такой? Коралловые бусы. Ничего подобного он в Ниде не видел — кругом янтарь. Там же все на виду. А эта удивительная лодка — словно с египетской фрески...

И вдруг он подумал о том, что до Ниды несколько километров, и надо идти по пескам, тащить этюдник и сумку и что теперь есть попутчица. Вспомнил и про лодку: «А как же она?» И вроде опять головокружение. И глаз не оторвать от пейзажа на холсте. Пирамиды...

Так где же лодка? Поискал взглядом у берега и вдруг заметил, что она снова там же, где была тогда, когда он плыл к ней.

— Смотри, лодку уносит в залив.

Девушка пожала плечами.

— Это ее судьба.

— Разве это не твоя лодка?

— Теперь уже нет.

«Странно как-то она говорит», — подумал Валера.

А почему странно? Была ведь битва при Акции*, где Клеопатра со своим флотом неожиданно оставила корабли Антония наедине с римлянами, после чего он проиграл сражение.

— Вот так же ты предала и Антония.

— Не говори того, чего не знаешь! — глаза девушки сверкнули гневом. — История полна недомолвок и о многом умалчивает.

Валера тут же пожалел о сказанном. И, пытаясь выйти из неловкого положения, спросил:

— Скажи, когда мы встретимся еще?

— Зачем? — девушка холодно смотрела на него.

— Я хотел бы написать твой портрет, — Валера густо покраснел.

— Зачем? Ты же назвал меня Клеопатрой. А Клеопатра принадлежит Вечности. Что ей твои портреты?

— Пусть так. Но ведь и мы теперь вроде как связаны. Море, пески, твоя картина, наша встреча... Все так неожиданно. Неужели нас связали две тысячи лет?

Смуглое лицо красавицы вдруг побледнело.

— Зачем ты это сказал?

— Знаешь, все повторяется... То, что было до нас, и то, что будет после нас... Вот сейчас, смотри, мы одни в этих песках. Как будто в ином мире или времени. За тысячи лет отсюда...

— Тысячи лет, — как эхо отозвалась девушка. — Но ты ведь не Цезарь, не Антоний.

— А ты… Ты — Клеопатра.

Она горестно посмотрела:

— Зачем ты поплыл к лодке? Сидел бы на берегу и рисовал — ты же художник! И не встретились бы мы. И была бы твоя душа спокойной. И моя тоже.

— Знаешь, я ведь как-то неожиданно подумал об Африке. А тут такая необычная лодка и парус, и этот ландшафт — почти пустыня, жара, море, и работа не клеилась...

— Вот-вот, — девушка улыбнулась, — лодка, Африка, и неожиданно столкнулся с Клеопатрой. Будь она неладна!

— Не смейся!

— Я не смеюсь, странствующий художник, забредший в тысячелетия.

— И все же нам надо увидеться еще.

— Это невозможно. Ты опоздал на два десятка веков.

— Ты шутишь!

— Какие могут быть шутки…

И снова холодом повеяло на Валеру от этих слов.

Действительно, какие тут шутки! Она не шутила, когда решительно оставила его в заливе. Она писала пейзаж в то время, как он из последних сил боролся с волнами, а потом несколько часов валялся на песке. Она не шутила, может быть, от того, что знала — он выплывет. Но ведь море могло и поглотить его. Она не шутила, когда отдала ему этот великолепный пейзаж. Она не шутит и сейчас. Она же Клеопатра. Их разделяют тысячи лет. А может, и он оттуда? И он, и она — они из глубин времени. Чушь! Но думал же он об Африке, а она изобразила пирамиды. Между ними — незримая связь.

— Понимаешь, — Валера подыскивал нужные слова, — ведь наша встреча при таких обстоятельствах просто удивительна. Мы словно искали друг друга. Теперь я понимаю — уверен, ты очень хорошо представляла, чего стоило мне это единоборство с волнами, и уже не виню тебя за то, что не оказала помощь. Все должно было быть так, как произошло. В этом и есть вся сущность обстоятельств. И что толку потом рассуждать о возможности поступить как-то иначе! Ибо никогда и ничего невозможно исправить задним числом. Махнем рукой на прошлое, на эти тысячи лет. Мы в настоящем. Ты Клеопатра, но в то же время, может, и нет. К чему нам минувшее? Я никак не мог найти сюжет для картины — сейчас он есть благодаря нашей встрече. Смотри, — Валера показал на залив, — лодку уже еле видно, и парус на ней больше никто не поднимает. Значит, и верно — судьба у нее такая. А ведь это печально — одинокая лодка среди волн. И шторм наверняка будет. Многое указывает на это.

Девушка долго молчала, задумавшись. Потом заговорила:

— Тебе мало одного испытания, ты все еще продолжаешь плыть, но уже по волнам времени. Ну-ну, плыви... Мы встретились нечаянно, ты же сам сказал, что все повторяется. И это точно, хотя, вероятно, несколько по-другому. Все мы плывем, только в разные стороны. Пиши свою картину, но уже без меня.

— Над тобой довлеют тысячелетия.

— Над тобой тоже, но ты пока этого не осознаешь.

— Чушь! Мы живем в реальном времени.

Девушка усмехнулась:

— А как же твое утверждение, что нам по две тысячи лет?

— Я не утверждал, а лишь задался вопросом в силу все тех же обстоятельств. Они будто подталкивают к такому мышлению. Иллюзорному, может быть.

— Вот-вот, твое мышление раздваивается: с одной стороны, ты в прошлом, с другой — в настоящем. Так где же ты? Все люди вышли из одной колыбели. И память об этом сохраняется в подсознании каждого. Но об этом вряд ли кто задумывается. Тут не тысячелетия, а гораздо большие расстояния.

И Валера подумал: «Она права. Я, кажется, действительно плыву. Но один ли? Похоже, мы плывем вместе. А дальше?»

И он уже рассуждал вслух:

— Такой день сегодня... Последний раз я сюда пришел — и вот такая история. А все лодка! Однако теперь мы попутчики.

Девушка покачала головой.

— Нет у нас одного пути, не обессудь, — твердо сказала она и пошла по самому гребню дюны.

Валера вдруг почувствовал страшную усталость, навалившуюся на плечи — груз минувшего дня. Или тысячелетий? Вот тебе и реальное время!

— Куда же ты?! Ведь Нида в другой стороне! Ос-та-но-вись!.. — он машинально стал трогать краски на холсте: высохли. «Пирамиды... Пирамиды».

Он смотрел вслед девушке до тех пор, пока она не стала темным пятнышком на горизонте, а потом и вовсе не растворилась в лучах заходящего солнца.

Мираж... Он знал, что никогда больше не увидит Клеопатру, что теперь она точно ушла в Вечность. Он заплыл в прошлое, и его там не приняли. Что прошлое? Было — и минуло. Но есть настоящее, а впереди — будущее. Все повторяется.

И там, где исчезла девушка, под напором усиливающегося ветра, меняя очертания, затанцевали, пришли в движение гребни дюн. Полетели-запели в воздухе песчинки — предвестники приближающегося урагана...

 

 
   
 

Проталина\1-4\18 ] О журнале ] Редакция ] Контакты ] Подписка ] Авторы ] Новости ] Наши встречи ] Наши награды ] Наша анкета ] Проталина\1-4\16 ] Проталина\1-4\15 ] Проталина\3-4\14 ] Проталина\1-2\14 ] Проталина\1-2\13 ] Проталина\3-4\12 ] Проталина\1-2\12 ] Проталина\3-4\11 ] Проталина\1-2\11 ] Проталина\3-4\10 ] Проталина\2\10 ] Проталина\1\10 ] Проталина\4\09 ] Проталина\2-3\09 ] Проталина\1\09 ] Проталина\3\08 ] Проталина\2\08 ] Проталина\1\08 ]

 

© Автономная некоммерческая организация "Редакция журнала "Проталина"   27.01.2013