Окна пересыпаны под утро

Маковыми точками мошки.

До Приобья с севера продуто

Полотно расхлябанной реки.

Сны мои удерживает полог,

Чтобы не витали в облаках.

Разнотравен, сумрачен и долог

Август на зеленых островах.

В двух шагах от тихого ночлега

Блёсткие созвездия плотвы.

Никаких примет больного века —

Он давно саднит в моей крови.

И душа внимательней и чутче

Связывает в узел неспроста

Реактивный след от тучи к туче

С дымом одинокого костра,

Черные развалины деревни,

Кулаками рубленной, и взгляд

Старожила тутошнего с бреднем,

Что гостям несуетливо рад;

Радугу на дальнем побережье

И павлиньи пятна на волне,

Что томит в печали и надежде

По чужой и по моей вине.

Облака к горизонту прибиты.

Ждет земля — не дождется дождя.

И начнет, пару дней погодя,

Каменеть от тоски и обиды.

Веет зноем грядущей пустыни

Из песчаной прорехи во мху.

Двадцать лет, как сгубили тайгу,

А душа в ней кружит и поныне.

Где река отползла на полметра —

Двухнедельной щетиной трава.

Лес молчит, вспоминая слова,

Что разбрасывал осенью щедро.

Муха сослепу или спросонья

Замоталась в паучий капрон.

Под корягой играет хребтом

То ли щучья семья, то ли сомья.

В небе птица парит, замирая

На шуршанье ужей и мышей.

Здесь присутствие жизни моей —

Только миг без начала и края.

Уважен дождями июль, неспроста

И важен, и гостеприимен —

Морошка на кочках медово желта,

Манит фиолетово-синим

Черника и алым — малина с куста.

А позже — брусника зардеет в бору

И клюква на зыбком болоте.

К зиме всякой ягоды впрок наберу,

В сиропе, варенье, компоте

Духмяную память о днях сберегу.

Когда заготовки забродят слегка —

Солью в двухведерную флягу,

Добавлю дрожжей и немного медка,

Поставлю тревожную брагу

Хмелеть в золотой теплоте чердака.

О, что за напиток созреет к весне

Со вкусом и запахом летним!

Друзья заторопятся в гости ко мне,

Узнав, что он с даром целебным —

Избавит от лени и скуки вполне.

Когда станем чуточку навеселе,

То вместо стакана по кругу

Мы пустим стихи о таежной земле,

Что будут сравнимы по духу

С неистовым хмелем на нашем столе.

Городок набит с размахом

Слякотною шлепотнёй,

Бликами, мышиным мраком

И куриной слепотой,

Снегом в копоти и саже

По обочинам дорог,

И березовым пейзажем,

Что пестрит, как сто сорок.

Жмурки бабок на припеке.

Солнце с крыши заводской

Из пипеток кривобоких

Под нашлепкой ледяной

Отпускает по рецепту

Дозированное — бульк!

Март шагает по райцентру,

Как на пенсию главбух,

Что с задумчивою грустью

Откопал в себе талант

К живописному искусству —

Распахнул пытливый взгляд,

Мыслит красками, мечтает

О портретах в стиле ню,

Всех знакомок привечает,

Да по восемь раз на дню.

Подплывет к рядам торговым,

Где имеет право сметь

Веским словом и целковым

Меж друзьями прозвенеть.

А друзья в лучах весенних,

Распаленные хмельным,

О властях галдят и ценах,

Звонко чокаются с ним.

Ни ворон, ни сорок — минус сорок.

Кристаллическая светлота

Разрослась и заполнила город

От окна моего до креста.

Обомшела лыжня к перелеску.

И пока у ветров передых,

По черемухам иней вразбежку,

По оградам врастяжку притих.

До мороза дыханьем дотронусь,

А душой — до клочка синевы,

Уходящей в тоску, и бездонность,

И отчаянье первой любви.

Как ни вьюжна зима и свирепа,

Из заоблачных лет всякий раз

В феврале возвращается небо,

Окрыляя надеждами нас.

Дни растут, и отчетливей тени.

Поползет, лишь зима надоест,

С крыши снег, тяжелея от лени,

И обрушится наконец.

Ивняк узловат и кустист

На гривах осенне-пунцовых.

Качает нас Обь и грустит

Старик о былинных уловах.

Моторка пыхтит кое-как,

Волной раздвигая протоки.

Когда ни стерлядки в сетях,

Тогда и душе не до водки.

И клонится солнце ко сну.

Дымят макароны по-флотски.

Старик потянулся к костру —

Ладони сквозящи, как доски.

Река его — память-транзит,

То в бликах, то в яром тумане,

То брата во тьме отразит,

То друга, утопших по пьяни.

Вращается звездная ночь.

Блестит чешуей по стакану.

И гонит бессонную мощь

Меж судеб людских к океану