Литературно-художественный и публицистический журнал

 
 

Проталина\1-4\18
О журнале
Редакция
Контакты
Подписка
Авторы
Новости
Наши встречи
Наши награды
Наша анкета
Проталина\1-4\16
Проталина\1-4\15
Проталина\3-4\14
Проталина\1-2\14
Проталина\1-2\13
Проталина\3-4\12
Проталина\1-2\12
Проталина\3-4\11
Проталина\1-2\11
Проталина\3-4\10
Проталина\2\10
Проталина\1\10
Проталина\4\09
Проталина\2-3\09
Проталина\1\09
Проталина\3\08
Проталина\2\08
Проталина\1\08

 

 

 

________________________

 

 

________________________

Валерий Костюков

 

 

Валерий Костюков — наш постоянный автор из города Березовского Свердловской области. Профессиональный музыкант, неунывающий оптимист, умеющий с честью выйти из самых сомнительных ситуаций. Впрочем, мы о нем уже писали в предыдущих номерах.

 

Карусель вокруг штанов

 

В нашей бывшей советской стране товарами народного потребления население вполне обеспечивалось. Обуви и одежды было достаточно, чтобы одеть и обуть людей, живущих на одной шестой части суши. Десятки миллионов пар обуви лежали на прилавках, ожидая покупателей. Но… почему-то человек, которому нужна была какая-то вещь, шел куда угодно, только не в обувной или промтоварный магазин. Мало того, ему даже в голову не могло прийти делать покупки в этих магазинах. Потому что количество не отвечало качеству.

Имеющие «блат» в совторговле на зависть другим договаривались со своими благодетелями. Если повезет, сразу получали желаемые «шузы», причем платили по номиналу, со своих ведь «сверху» не брали. В качестве благодарности была либо коробка конфет (тоже дефицит), либо достойная услуга — билет на дальнюю поездку, контрамарка в театр, например, музыкальной комедии, а также мясо, рыба, нижнее белье. Этот список бесконечен: дефицитом в советской стране было все.

Но «блат» имел не каждый, а красиво одеваться хотели все или почти все. Для той категории уральцев, которые не могли похвастаться «блатной добычей», все-таки было место, где они находили предметы зарубежного производства, то есть «фирму», как говорили тогда, причем ударение ставилось на последнем слоге.

В пятнадцати минутах езды от Свердловска (теперь Екатеринбург) на электричке около поселка Шувакиш властями была выделена и заасфальтирована площадка, несколько квадратных километров которой были обнесены забором. Там в воскресенье работал вещевой рынок. Первоначальное народное название «толкучка» быстро преобразовалось в «тучу», и трудно сказать, было ли слово «Свердловск» более весомым и авторитетным, чем «туча».

Торговали на Туче исключительно фирмой.

В воскресенье электропоезда, идущие в направлении Шувакиша, напоминали фильмы, рассказывающие о временах Гражданской войны. Вагоны забивались до отказа, причем посадка велась как через двери, так и через окна: кто-то самый ловкий и сильный из компании прорывался в вагон, открывал окно и втаскивал остальных. На поручнях во время движения висело то количество пассажиров, которое могло уцепиться за них.

И вот такое интересное наблюдение: при полном столпотворении не было среди граждан агрессии, как в очереди за мясом, публика вся была какая-то расслабленная! Ехали с почти праздничным настроением, продавцы-фарцовщики — классно заработать, покупатели — купить. Процентов двадцать из полсотни тысяч человек, которые собирались на Туче, ехали просто поглазеть на красивые вещи с праздничным настроением. Многие брали с собой спиртное — какой праздник без выпивки! Некоторые начинали пить уже в электричке. И всех что-то объединяло, как первомайская демонстрация.

Для жителей поселка Туча была просто манной небесной. Они бойко торговали продуктовыми наборами: пара горячих картошек, малосольный огурец и кусочек хлеба стоили рубль, это притом, что килограмм картошки в то время стоил двенадцать копеек. Но от покупателей отбоя не было, особенно когда Туча сворачивалась — для удачливого фарцовщика, который «наварил» несколько сотен рублей за день да нагулял аппетит, отдать несколько «рваных» было сущим пустяком.

Электричка, освободившись на Шувакише от тысяч пассажиров, дальше ехала пустая, а возбужденная толпа колонной бодро двигалась к Туче. Заплатив пару рублей за вход, граждане вливались в неоглядный коллектив продавцов и покупателей.

Представьте несколько длинных, по сто метров коридоров, стенами которых были плотно стоящие конвоиры. Между этими шеренгами медленно движется масса тех, кого они охраняют, только конвоиры все в штатском, и в руках у каждого не оружие, а какая-нибудь вещь: джинсы, куртка, женский сапог и так далее. А те, кто внутри, медленно идущие, внимательно рассматривают то, что им предлагают. Причем иной идущий тоже держит товар — он тоже фарцует. Спекулянты здесь ВСЕ, кто продает. Обычный «навар» — это сто процентов. Если вещь не из соцстраны, а из «кап» — из какой-нибудь Италии или Австрии, то сверху можно наварить полторы, а то и две цены.

Иногда около Тучи маячит автобус. «Обэхаэсэсники» приехали, чтобы отловить из тридцати тысяч советских спекулянтов человек восемь-десять неудачников. Остальные двадцать девять тысяч девятьсот девяносто два останутся наживаться на тех строителях коммунизма, которым небезразлично, как они выглядят на этой стройке. Кстати, для тех, кто не знает: ОБХСС расшифровывался как «отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности». Так что тридцать тысяч граждан, продающих фирменные вещи на Туче, по мнению сотрудников этой грозной организации, попутно умудрялись что-то там расхищать. Вот ведь проворные какие!

Не миновала чаша сия — прокатиться в таком автобусе — и автора этих строк.

Жена моя трудилась в филармонии. Работа эта на пятьдесят процентов состояла из гастролей по стране, а раз в несколько лет творческий коллектив отправлялся с концертами за рубеж. Перед этой Богом данной поездкой артисты «затаривались» пищевыми концентратами: тратить на питание валюту, за которую можно было купить шикарные шмотки, косметику, аппаратуру и многое другое считалось клиническим идиотизмом.

Был случай, когда до возвращения с зарубежных гастролей оставалось два дня, а продукты кончились, как и валюта, которая была потрачена до последнего «пиастра» на заморские «штучки». Однако работа артиста балетной группы требует не только артистизма, но и обязательно физических сил: на пустой желудок и сам много не наскачешь, и партнерш не потаскаешь. Ребята-танцоры, а речь идет о них, вывернув карманы, собрали всю мелочь, которая осталась, пошли в магазин и купили набор костей для собак. В гостиничном номере заткнули раковину чистым носком, налили воды и при помощи кипятильника сварили бульон, кое-как насытились, кости спрятали, чтобы потом незаметно вынести из номера и выбросить. На следующий день, когда в соответствии с законами человеческого организма им опять страшно захотелось есть, они достали кости, которые не успели выбросить, и сварили из них вторичный бульон. Советского артиста трудностями не испугаешь!

Зато при такой экономии можно было привезти «фирмы» и для себя, и для продажи, потому что зарплата артиста предполагала жизнь по принципу «не до жиру, быть бы живу», и лишние деньги, «наваренные» от продажи заграничных вещей, как раз лишними-то и не были.

Когда мы с женой только начали совместное проживание, она как раз вернулась из гастрольной поездки по ФРГ. Командировка длилась дней десять, но времени на покупки им выделили всего пару часов до отъезда на Родину, причем за час до закрытия магазинов. Артисты с максимальной скоростью, стараясь не давить насмерть пешеходов, помчались тратить сэкономленную на желудках валюту. Результатом шопинг-забега моей любимой стали десять пар фирменных джинсов, купленных в магазине детской одежды по какой-то смешной для тутошней нашей жизни цене.

Реализация дефицита была поручена мне. «Фарцовка» в то время была вполне уважаемым занятием среди населения и, признаться, что я никогда и ничего в своей жизни ни разу не продавал, я просто не мог.

Итак, жена уехала на двухнедельные гастроли в соседнюю область, оставив мне десять пар фирменных джинсов, от продажи которых я должен был получить сумму, достаточную для покупки импортного мебельного гарнитура, включая сумму «сверху». Причем сумма эта равнялась не «двадцати пяти», как в комедии «С легким паром», а двумстам пятидесяти. Комнату, в которой мы жили, нам дала филармония за пятнадцать лет работы. Спали на полу, вещи лежали в коробках, так что гарнитур для полноценной жизни был просто необходим.

В то судьбоносное воскресенье, ощущая легкую дрожь где-то внутри, я с боем сел в электричку.

По мере приближения к Шувакишу амплитуда моих внутренних вибраций достигла просто чудовищных размеров, я с ужасом приходил к пониманию постыдного факта: с таким волнением я не смогу начать первый в моей жизни акт фарцовки. И отказаться от задуманного тоже было нереально.

Оказавшись внутри рынка, я достал джинсы, вспомнил про комиссара Лазо, которого японцы сожгли в паровозной топке, прошептав «ему было еще хуже», повесил дефицит на согнутую руку и, почти ослепший от волнения, двинулся по течению людского коридора.

Стиснув зубы, я шел, не видя и не слыша ничего вокруг. Кажется, кто-то что-то спрашивал, наверняка спрашивал, потому что такого товара на Туче не было. Капиталистическая ФРГ была не той страной, в которую советские граждане ездили часто, и мои джинсы по тем временам были явным эксклюзивом. Спасла меня моя популярность как музыканта.

— Ребята, смотрите, музыканты на Тучу пожаловали! — услышал я от кого-то из фарцовщиков.

Меня окружили и стали хлопать по плечам местные «зубры».

— Ты что, первый раз? Да можешь не отвечать, у тебя это на лице написано. Да не робей ты, у тебя джинсы классные, где такие нарыл? Сколько просишь?

— Сто пятьдесят, наверное.

— С ума сошел! Двести минимум. Да кто так держит, смотри, как надо…

За минуту мои джинсы были перевернуты как надо, согнуты как надо, а мне была выдана информация о том, что говорить, как говорить, и так далее и тому подобное. Получив урок ликбеза за три минуты общения с тучинскими асами, я уже более осмысленно продолжил свой путь, оказавшийся совсем коротким.

— Сколько? — услышал я через несколько минут после встречи с «инструкторами».

— Двести двадцать, отдам за двести.

— Отойдем, я померяю.

В качестве примерочной использовалось любое место в десятке метров от людского потока, у забора. Создавая подобие ширмы, я загораживал покупательницу от взоров окружающих, хотя им, этим окружающим, было неинтересно смотреть на какую-то там чувиху в плавках — на Туче были вещи поинтересней. Она была высокая и очень худая, мои детские джинсы были ей впору.

Свернув и сунув только что снятую юбку под мышку, она осталась в моих джинсах, сунула мне в руки две сотенные ассигнации с Лениным и сказала:

— Огромное спасибо. Я со своей фигурой не надеялась, что смогу подобрать себе то, что надо. А тут такие классные!

Она просто светилась радостью.

А я?

Я в этот миг просто стал другим человеком. Ни больше, ни меньше!

Исчезли волнение и стеснение, две коричневые сотни — двухмесячная зарплата для почти любого представителя советской интеллигенции — так согревали! В тот момент я был переполнен недостойным строителя коммунизма мелкобуржуазным счастьем и пониманием того, что страшное мероприятие, которого я так боялся всего пять минут назад, на деле оказалось простым, доступным, а главное, очень приятным в своем финале.

В следующее воскресенье уже с совсем другим настроем я стоял с очередными джинсами на руке, бойко предлагая их покупателям: «Бундовские джинсы, таких здесь нет, вам повезло, они как раз на вас, им цена двести пятьдесят, но я тороплюсь, поэтому отдам за двести», — скороговоркой выпаливал я, увидев девушку с попкой подходящего размера. И на этот раз покупатель на мой товар нашелся быстро, из чего я сделал вывод: фарцевать хорошими вещами легко и просто. А главное, очень прибыльно для семейного бюджета.

Всю осень и зиму мы с женой торговали тем, что она привозила из командировок. Нам везло: гастроли проходили в братских советских республиках, где снабжение было неизмеримо лучше, чем в РСФСР, и в магазинах городов Прибалтики или Закавказья можно было купить вещи, которые днем с огнем не купишь у нас.

Каждое воскресенье, просыпаясь в шесть утра, мы ставили на газ ковш, в который выливали бутылку марочного вина, подогревали какой-нибудь «Янтарь Ставрополья» до температуры слегка остывшего чая, после чего заливали в термос. Распивать алкогольные напитки в общественном месте было запрещено, а к держащим в руках чашечку горячего чая претензий не могло возникнуть.

Сейчас, когда мы живем совсем в другой стране, я пытаюсь понять: а КАКОЕ настроение царило в то время на Туче? Уж конечно не «социалистическое»! Представьте: людей окружали красивые вещи, каких у нас отродясь не бывало. Здесь продавали и покупали с удовольствием. Здесь все дышало роскошью и непозволительной свободой мира, который был отделен от нас «железным занавесом».

На Туче с удовольствием платили за возможность красиво одеваться, потому что покупали именно ту вещь, о которой мечтали и которую приобрели в результате культурных торгов. Редкая покупка не сопровождалась благодарностью, и редкий покупатель уходил без «носите на здоровье», звучащего вслед.

Такой вот кусочек заграницы раз в неделю порочил моральные нормы строителей коммунизма самим своим существованием и одновременно радовал несколько десятков тысяч свердловчан, среди которых были и мы с женой.

Летом, пройдя «десять кругов административного ада» со справками и характеристиками, мы по туристической путевке отправились по маршруту Венгрия — Чехословакия. Целей было две: первая — отдохнуть, вторая — реализовать здесь приобретенную «фирму», чтобы вернуть деньги за путевки, а, может, и хорошо заработать.

Насчет выбора товара вопрос не стоял. Более желанной одежды, чем джинсы, в советской стране восьмидесятых годов просто не было. Ходил тогда такой вот анекдот:

У стоматолога.

— Доктор, сделайте мне самые дорогие зубы.

— Золотые?

— Нет, дороже, доктор.

— Платиновые?

— Нет, самые дорогие.

— Так какие же?

— Джинсовые!

Про один эпизод, произошедший во время отдыха на озере Балатон, жемчужине венгерского туризма, стоит рассказать.

В 1980 году, во время Олимпийских игр, проходивших в Москве, в обращение поступили юбилейные монеты, посвященные этому событию. Они пользовались колоссальной популярностью у иностранцев. Несколько комплектов таких рублей я взял с собой в эту поездку.

Мне повезло — на пляже я познакомился с нумизматом. Немец из ФРГ, шумный, как ребенок, в своей непосредственности, обрадовался неописуемо. Еще бы! Он нашел нумизмата из Советского Союза!

— Это мой друг, мы познакомились! — восторженно кричал он своим землякам, толстым мужчинам и еще более толстым женщинам, сидевшим с пивными кружками в баре. — Он настоящий коммунист из советской России, и мы будем с ним меняться монетами!

Несмотря на то, что я не собирался вести с ним обмен, и уж точно не был коммунистом, контакт наш был весьма интересным и содержательным: я продал ему монеты за сорок западно-германских марок.

— Тут рядом есть магазин, где продают за валюту, — сказал он мне. — Пойдем, я помогу тебе сделать покупку, одного тебя туда не пустят.

Он сбегал за паспортом, и мы пошли в венгерскую «Березку».

«Смерть фарцовщикам!» — воскликнул я про себя, когда мы оказались в магазине. Впечатлительный любитель импортных вещей мог получить сердечный удар от увиденного. Венгрия была для нас «заграницей», а в этом магазине продавались вещи из стран, которые были «заграницей» для самой Венгрии.

— Выбирай, — радостно предложил нумизмат.

Оптический прицел моего зрения сразу обнаружил нужную вещь — вельветовые джинсы, красивей которых я не видел ни до, ни после этого. Я молча показал пальцем, продавщица вежливо кивнула и достала с витрины увешанный этикетками «Wrangler». Немец схватил его, приложил к моей талии и замотал головой:

— О, нет, нужно на два размера меньше!

— В нашем магазине все вещи имеются только в одном экземпляре, — сообщила продавщица.

Мне было совершенно безразлично, какого размера были эти суперджинсы, я не собирался их носить, но… язык не поворачивался сказать, что я делаю покупку с целью продажи. Не хотел я сообщать человеку, что я, советский турист, попру в Союз заморские штаны для того, чтобы втридорога их перепродать. Одним словом, «за державу обидно» мне стало, и я промолчал. Тогда девушка вынесла еще одни джинсы, эти были точно на меня, но! Они выглядели так, как будто их раз двадцать постирали, хотя были запакованы в красивый пакет с кучей надписей и печатей.

Я недоуменно посмотрел на немца, потом на продавщицу. Оба были совершенно серьезны.

— О-о-о! Это люкс, это супер! — увидев мое замешательство, заверещал он. — У нас через неделю-две эти будут самые модные!

Через два года в Союзе в моду вошли такие джинсы-варенки, но тогда я ушел, так и не сделав покупки.

«Куплю потом», — решил я. И ошибся. Во всех гостиницах, в которых мы останавливались, были валютные отделы, но продавались там национальные костюмы, сувениры, даже русские матрешки. Только не джинсы. Потом я узнал, что за границей нормальные туристы, приехавшие из нормальных стран за впечатлениями, не пойдут в магазин за повседневной одеждой.

Сорок бундесмарок я продал официанту в ресторане и, решив «обмыть» удачную валютную сделку, подошел к бару. Проведя лингвистический блиц-тест, я выяснил, что немецкого барменша не знает, зато владеет английским, которого не знаю я.

«Ничего, пробьемся», — подумал я и взял меню. Самым дешевым из крепких напитков была наша «Столичная», я положил деньги на стойку и, показав на «родную» бутылку, на салфетке написал «150». Она подняла голову, желая посмотреть на тех, для кого, по ее мнению, я заказываю сто пятьдесят граммов водки, но, не увидев моих собутыльников, пожав плечами, поставила на поднос пять маленьких рюмочек и взяла в руки бутылку.

Я замахал руками и показал ей на большой фужер. Барменша понимающе кивнула головой и широко повела рукой, показывая на огромный ассортимент легких вин. Я начал нервничать: в любой момент могла появиться жена, и моя затея с несанкционированной выпивкой могла закончиться выволочкой, что было не страшно, и отменой мероприятия, что было уже хуже. Девушка жалобно смотрела на меня: она действительно не понимала, что мне нужно. То, что сто пятьдесят граммов водки я выпью один, ей просто не приходило в голову. Тогда я взял салфетку, нарисовал бутылку, написал на ней «Stolichnaja», потом рядом изобразил фужер, для убедительности показав рукой на стоящий около нее, стрелками изобразил, как из бутылки капельки перемещаются в фужер, сопровождая рисунок звуками «буль-буль-буль».

Она взяла в руки бутылку и, посматривая на меня, стала очень медленно наливать, я, подбадривая ее, изобразил ладонями аплодисменты, после чего она, совершенно успокоившись, быстро долила нужное количество водки и поставила полный фужер на стойку.

Если то, что она уже сделала, ее удивило, то сделанное мной после этого просто потрясло. Воровато оглянувшись, я в два глотка выпил содержимое фужера, со счастливой улыбкой человека, сделавшего доброе дело, выдохнул и опять расплылся в довольной улыбке. Одиночный советский турист появлялся тут нечасто.

В то время за границу выезжали группами по сорок человек. Мы вместе завтракали, обедали, ужинали. Вообще все перемещения разрешались только вместе и лишь иногда — маленькой группой, но не меньше пяти человек. Это допускалось тогда, когда нам выделялось личное время для посещения магазинов. Представить, что кто-то из нас пойдет в иное, чем магазин, место, руководитель группы просто не мог.

Когда в Братиславе я, используя это личное время, поехал в музей, в котором, как я узнал, был один из самых больших в Европе залов средневекового оружия, служители так растерялись, что пустили меня бесплатно. Они увидели первого в своей жизни советского туриста, который по своей инициативе, в одиночку пришел познакомиться с историей, а не с прилавками магазинов.

В каждой группе обязательно был стукач, который обо всем услышанном и увиденном докладывал «кому следует». Без такого «товарища» группа просто не выпускалась в поездку. Так вот, такой стукач в сильном подпитии в один из последних дней поездки «раскололся» о своем «совместительстве»:

— Про тебя я ничего плохого не скажу, т-ты хороший мужик! Скажи откровенно, где ты был? Ну не м-мог ты, нормальный человек, уехать в музей, что там нормальному человеку надо?

— Гадом буду, в музей ездил, — оправдывался я, но он так и не поверил.

Кстати, наша группа почти полностью состояла из торговых работников, имеющих доступ к дефициту, и их покупки сильно отличались от общепринятых среди советских туристов. Это я почувствовал на себе.

В двенадцать часов дня в центре старой Праги тогда собирались туристы — послушать бой древних курантов на башне. Куранты — одна из визитных карточек чешского туризма, их возраст — веков восемь. Вот туда пришли и мы с женой.

За пять минут до начала исторического действа многочисленные иностранные граждане, вооруженные кинокамерами и фотоаппаратами, пришли в возбуждение, старинные часы еще ни били, фигурки со святыми не начали свой ход, а камеры уже зажужжали и фотоаппараты защелкали. По старинной площади шел член нашей туристической группы, мой тезка, Валера. Он был высокий, крупный мужчина, но не его физические данные привлекли внимание иностранцев. На плече его покачивался свернутый «трубой» ковер «три на четыре». На фоне древней башни среди легко и красиво одетых интуристов он смотрелся более чем экстравагантно.

Валера с неудовольствием замечал, что вся площадь пялится на него. Но что он мог поделать? На свои кровные человек купил ковер, которого на Родине купить невозможно, — в этом и была его вина. Он так же, как все здесь собравшиеся, хотел посмотреть на древние куранты. Поэтому он стоял и смотрел, усиленно делая вид, что больше ничего не замечает.

В нашей сумке тоже покоились не сувениры и не альбомы с видами Праги, поэтому мы его понимали и даже сочувствовали.

Итак, из поездки мы привезли двенадцать пар вельветовых джинсов, к реализации которых приступили в первое же после приезда воскресенье.

В тот день мы приехали, как обычно, на Тучу, быстро продали одну пару, буквально через минуту продали еще одну. И тут покупатель вместо денег достал из кармана красное удостоверение.

— Товарищи, — обратился он к стоящим рядом молодым людям. — Вы видели, как этот человек только что продал джинсы?

— Видели, — с готовностью ответили те.

— Пройдите, пожалуйста, с нами, будете свидетелями.

Одни проданные джинсы — это не повод для приглашения «пройти», я оглянулся, надеясь, что первый покупатель исчез в толпе, и понял, что попал. Молодой парень, купивший предыдущие джинсы, стоял рядом с теми, кто предъявил удостоверение.

Меня повели в здание администрации.

— Смотрите, мусора главного фарцовщика накрыли! — закричал кто-то из толпы.

Но мне все уже было «до фени». Я лихорадочно соображал, что мне светит и что я сейчас буду говорить, хотя я знал все варианты, которые могли возникнуть в подобной ситуации. Но одно дело — знать теоретически, другое — применить свои знания на практике.

Двое штанов — это мелкая спекуляция. Но если поедут домой и найдут, а найдут точно… Это был единственный роковой случай, когда мы не отнесли товар к знакомым. А это уже «срок». Когда мы входили в здание, меня прошиб холодный пот. Я сообразил: если выяснится, что я только что приехал из-за границы, то я могу пойти по статье «валютные операции», а у такой статьи потолок — высшая мера. За десять штанов меня, может, и не расстреляют, а вот получить лет десять тюрьмы вполне можно.

Десять лет тюрьмы!!! За десять проданных штанов, и это не с кем-то происходит, а со мной!!!

Мне безумно хотелось упасть в обморок и не очнуться никогда, но сознание работало четко, и я, словно в тумане, пошел по пути, страшному для меня и обыденному для тех, кто ловил «расхитителей соцсобственности».

Меня сразу взяли в оборот по стандартному варианту: сначала «плохой» следователь, потом «хороший». Когда «плохой» наорался досыта, сообщив, что я сгнию на нарах и сделав другие, не менее «приятные» прогнозы насчет моего будущего, пришел «хороший». Товарищ Кабачинов. Я запомнил эту фамилию. Узнав, что я работаю в филармонии, а до этого работал в ресторане «Океан» и в других ресторанах, мгновенно проникся ко мне самым неподдельным интересом. Я знал, почему. Каждый сотрудник правоохранительных органов должен был иметь и имел внештатных сотрудников —стукачей, по-народному. Стукач среди музыкантов — это было круто. У него сразу возникли определенные планы в отношении меня, но и у меня тоже возникли встречные планы.

Среди моих многочисленных знакомых было несколько профессиональных картежников. Один из них, давая мне как-то урок карточной игры, познакомил с аксиомой «свое надо брать». Если играется «не брать взяток», а у тебя неприкрытый туз, то не нужно дергаться, нужно брать — все равно возьмешь, потому что это «твое». В противном случае можно потерять больше.

Я понял, что просто так я из всего этого не выберусь, поэтому решил «взять свое», то есть потерять что-то, но приложить все усилия, чтобы в финале выйти с минимальными потерями.

Главным для меня было убедить его, что он видит меня насквозь, что все очень просто, и не допустить, чтобы он захотел копнуть насчет меня поглубже — зачем лишняя суета, если и так все понятно?

Разговор, пардон, допрос был примерно такой.

— Где джинсы-то взял?

— В ресторане, еще летом.

— А у кого?

— Так там фарцовщики постоянно трутся.

— И ты их знаешь?

— Завсегдатаев — конечно.

— И по именам и фамилиям знаешь?

«Эх, потекла слюна у мента», — уныло подумал я. Особой радости от сознания того, что я вроде бы знаю, как себя вести, у меня уже не наблюдалось. Было плохо, как никогда в жизни еще не было. И страшно.

— Эту, у которой я купил, Люда зовут, — выпалил я, что пришло в голову.

— А она часто в ресторане бывает?

— В воскресенье после Тучи — всегда. Гуляет на полную катушку.

Он уже не скрывал своих намерений.

— А показать ты мне ее можешь?

Я замялся, чтобы его путь к цели не был подозрительно ровным.

— Я тебя понимаю, — он по-отечески закивал головой, — как-то неудобно, вроде как я тебе «стучать» предлагаю, но это только кажется. Пойми, ты музыкант, твое дело — свое соло вести, а не на рынке спекулировать и уж точно не на нарах сидеть. Пальцем показывать тебе не придется. Люда эта меня не интересует. Таких полно. Просто расскажешь мне про ее компанию, может, мне когда-нибудь пригодится. Ничего в этом страшного нет. Ведь правильно?

Я кивнул головой.

— Ну вот и отлично.

Привели жену, дали ей из уже конфискованных денег червонец на такси, чтобы она съездила за моим паспортом. Я понял, что он «заглотил» наживку. Жена должна убрать из квартиры остальные джинсы, чтобы мне не потянуть срок — этого моему новому товарищу уже не хотелось. Оставив меня на воле, он мог получить гораздо больше пользы для себя как сотрудника ОБХСС.

В городском отделе уже оформили все документы, а точнее говоря — дело на Костюкова Валерия Михайловича, уличенного в спекуляции (точной формулировки не помню).

На следующий день добрый знакомый из «органов», прочитав мое досье, сообщил, что все не так страшно, вероятнее всего, накажут штрафом.

Кто меня пас тогда и выдал, я так никогда и не узнал.

Когда дело было закончено, и изменить в нем что-либо было невозможно, я наотрез отказался сотрудничать. Удивительно, но моего «хорошего следователя» это особенно и не расстроило.

На суде прокурор попросил два года тюрьмы. Я обмер. Защитник сказал несколько слов о том, какой я хороший, о том, что мотив моего поступка — не жажда наживы, а желание приобрести хороший инструмент, что, кстати, действительно было так. Потом все удалились, а я остался сидеть в зале суда, моля Бога о том, чтобы все это поскорее закончилось. Что самый гуманный суд в мире три часа делал в комнате, где обсуждалось мое дело, не знаю. Мне показалось, что это тянулось сутки.

«Штраф двести пятьдесят рублей с конфискацией предметов наживы» — таков был приговор суда. Итак, я потерял одни джинсы, две с половиной сотни и несколько лет жизни в потрясении.

Недавно, направляясь в мужской монастырь на Ганиной яме, который мы посещаем, я проезжал мимо места, на котором происходили все рассказанные события. Какой огромной, просто гигантской казалась тогда Туча! А сейчас, проезжая мимо небольшого поля с плохим асфальтом, трудно представить, что это был центр незаконной коммерции огромного Свердловска, где по воскресеньям бурлило и шумело многотысячное людское море. Теперь там расположился один из автодромов, где начинающие автомобилисты постигают азы вождения.

 

 

 
   
 

Проталина\1-4\18 ] О журнале ] Редакция ] Контакты ] Подписка ] Авторы ] Новости ] Наши встречи ] Наши награды ] Наша анкета ] Проталина\1-4\16 ] Проталина\1-4\15 ] Проталина\3-4\14 ] Проталина\1-2\14 ] Проталина\1-2\13 ] Проталина\3-4\12 ] Проталина\1-2\12 ] Проталина\3-4\11 ] Проталина\1-2\11 ] Проталина\3-4\10 ] Проталина\2\10 ] Проталина\1\10 ] Проталина\4\09 ] Проталина\2-3\09 ] Проталина\1\09 ] Проталина\3\08 ] Проталина\2\08 ] Проталина\1\08 ]

 

© Автономная некоммерческая организация "Редакция журнала "Проталина"   27.01.2013