Замечательное время — конец сентября, что бы там ни говорили любители мартов и
апрелей. Погода стоит — полный улёт, лазурное небо и ярко-желтые деревья. Листья
кружат в прозрачном, как стекло, воздухе, шуршащим ковром устилая тротуары и
дорожки скверов. Мухи уныло готовятся к зимней спячке. Солнечное тепло похоже на
прикосновение мягких ладоней. Вспоминаешь августовское пекло и невольно
задаешься вопросом: уж не подменили ли нам светило числа, эдак, пятого? Сердце
наполняется ленивой романтической истомой и легкой светлой грустью. Преподы в
школе, еще благодушные после летних отпусков, похожи на сытых хищников. Зачеты и
четвертные практикумы так же далеко, как Папуа — Новая Гвинея. Зато улица — вот
она. Конечно, весь кафаз могут поломать затяжные многодневные дожди, но в
последнее время затяжные дожди случаются так редко.
Впрочем, какой смысл говорить о скверной погоде, если в понедельник двадцать
первого сентября она была просто отменная? Витька сидел на краю большой рампы,
свесив вниз ноги в тяжелых «дабл скай модифи». Черное, гладкое, податливое, как
горячий асфальт, руббиковое покрытие приятно грело ладони. В голове исходила
розовым паром восхитительная пустота, на душе было легко и привольно. Витька
сидел и, прищурившись, бездумно наблюдал, как в дальнем конце трубы Накасона
размеренно выписывает сложные восьмерки. С утра Витька проспал, тривиально не
услышал будильника, а когда проснулся самостоятельно, ехать в школу было уже
бессмысленно, и он отправился на «ямку».
«Ямкой» или «ямой» Витька и Витькины друзья звали ролледром Тимура Кыштымова.
Почему «яма»? Да бог его знает, почему — «яма», и все. Постепенно название
распространилось среди всей окрестной шпаны, и теперь ролледром назывался так
почти официально. Витька часто бывал на «ямке» по двум причинам: во-первых, эта
площадка была самой близкой в округе, а во-вторых, Тимур пускал ребят из их
банды кататься бесплатно. Наверное, он считал, что если дюжина роллеров
покатается на халяву, с него не убудет, зато их «винты» и «оверджампы» привлекут
кучу посетителей, а это уже навар. Обе стороны понимали взаимную выгоду
негласного соглашения, и почти каждые выходные кто-нибудь из джамперов устраивал
показательные выступления. Все оставались довольны, а Тимур, если день выдавался
прибыльным, еще и ссужал ребят бензином.
Накасона высоко прыгнул, перевернувшись в воздухе, поймал колесами вогнутый
склон рампы, упругим мячиком покатился вниз, потом вверх, опять взлетел над
бортиком, приземлился несколько неудачно и, чудом удержав равновесие, вновь
принялся рисовать восьмерки.
— Почти кафаз, — раздался знакомый голос над Витькиной головой. — Подвинься, я
сяду.
Витька, усмехнувшись, подвинулся. Когда-то, давным-давно, дед рассказал ему
ископаемый анекдот про то, как один мужик сидит на рельсах, а второй хочет сесть
рядом и просит первого подвинуться. Витька притащил анекдот в школу, и шутка,
как ни странно, прижилась. Женька Шустов по прозвищу Мираж, друг и одноклассник,
а еще товарищ по клану и коллега по увлечению, опустил свой тощий, обтянутый
джинсами зад на теплое покрытие рампы. Они пожали друг другу руки.
— Чё в школе не был? — деловито поинтересовался Женька, затягивая застежку
щитка-наколенника. — Чума интересовалась.
— Да так, проспал, — сказал Витька равнодушно. — А ты Чуме чего сказал?
— Чего сказал? Сказал, что ты ногу подвихнул. Так что придется тебе, брат,
похромать недельку для убедительности, — широко расставленные Женькины глаза
лукаво сощурились. — Стало быть, проспал?
— Угу, — согласился Витька, еще не понимая, куда клонит ехидный Мираж.
— Я даже догадываюсь, с кем ты проспал, — заявил Женька самым невинным голосом.
— Слушай, Мираж, оставил бы ты меня в покое, — сказал Витька агрессивно, хотя
подобное предположение, чего скрывать, было для него лестно и приятно.
— Ну-ну, не смущайся, скромник, — Мираж дружелюбно пихнул Витьку в плечо. — Все
видели, как ты свалил из клуба с барышней. Классная, кстати, чёлка. Полный
улёт... Не… Без люфта... Сам бы с такой прокатился!
Женька, само собой, свистел. Не была она никакой «классной чёлкой», и никакой не
«улёт» — вполне обычная девчонка. Симпатичная, конечно. А может, у Витьки были
какие-то свои представления о «классных чёлках» и «улёте». Ее звали Александра,
Саша, и они познакомились вчера в «Шумахере». Витька был здесь первый раз в
жизни и, скажем так, был нелегально, в смысле, на халяву, то есть даром.
«Шумахер клаб» слыл не только самым дорогим местом в районе их двенадцатой
кольцевой, но и, пожалуй, самым дорогим заведением на всем северо-востоке.
Честно оплатить входной билет Витька был просто не в состоянии. Его родители не
были ни топименами, ни жирными насосами, сам он не торговал героином и не умел
грабить банки. Он умел ездить на мотороликах, и у него были друзья...
***
— Ты что завтра делаешь после ужина? — спросил Тяпа у Тугрика.
Дело было в субботу вечером, они уже сняли коньки, сложили их в сумки и теперь
сидели рядком на оранжевой лавке с навесом возле Витькиного подъезда. Мираж и
Накасона курили.
— Катаюсь в «Шумахере», — рассматривая носок своей кроссовки, ответил Тугрик.
— Где?! — изумился Тяпа.
— Свистит, — предположил Витька.
Тугр пожал плечами.
— И кого тебе пришлось замочить? — полюбопытствовал Мираж.
Дым от сигареты попал ему в глаз, и он щурился, смаргивая слезу.
— Мое кредо: никакой уголовщины, — гордо заявил Тугрик. — Никто не пострадал.
— Конечно, свистит, — убежденно сказал Витька.
Тугрик вытащил из кармана куртки и предъявил друзьям жетон с магнитной полосой.
Все повскакивали со своих мест и сгрудились вокруг обладателя удивительного
сокровища, словно матросы старинной шхуны вокруг ныряльщика-канака, только что
доставшего с песчаного дна жемчужину величиной в шарик для пинг-понга.
— Билет «инвэрибл» и пять гостевых мест, — важно сказал Тугрик, пряча
бело-красный квадратик обратно. — Желающие имеются?
Стоически выслушав восторженные вопли желающих и кое-как отпихавшись от четырех
пар рук, в невыразимом восторге трясущих его за куртку, Тугрик деловито спросил:
— Нас пятеро, а билет на шестерых. Кого позовем?
— Сашку Гоблина, — предложил Накасона.
— Сашки завтра не будет, — сказал Тяпа.
— Тогда Сушу.
— Сушу, так Сушу, — согласился Тугрик. — Кто ему передаст? Только лично, без
телефонов.
— Я ему передаст! — вызвался Витька.
— Ладно, Витяй, — Тугрик поднялся со скамейки. — Только ты с утра передай или
прямо сейчас, а то вдруг он не сможет. Жалко, если место пропадет. Да! И
наденьте кожуру поприличнее, без дыр на коленках.
— А откуда у тебя билет? — спросил Тяпа у собравшегося уходить мецената.
За восторгами все как-то забыли про этот вопрос и теперь с интересом уставились
на товарища.
— Неважно, — сказал Тугрик.
— Важно! Важно! — заорали все.
— В тюрьму за него не посадят.
— И все же?
— И все.
Сколько они ни пытали Славку Радеева, ни тогда, ни после он так и не сказал им,
где взял билет. Он всю дорогу был такой, сам себе на уме, что в башку взбредет —
палкой не вышибешь. Предположений было много, от «спёр» или «выиграл на спор» до
«хакнул код и подделал жетон», но ни одной теории так и не суждено было ни
подтвердиться, ни опровергнуться. Зато в воскресенье в половине девятого они
оживленной компанией подъехали к «Шумахеру».
Сначала все, кроме Тугра, немного трусили, особенно когда предъявляли билет и
проходили сквозь детекторы оружия, взрывчатки и всякой отравы, мимо закованной в
керамическую броню охраны, потом мимо двух собак, сосредоточенно шевеливших
носами, а потом их вынесло на кольцевую галерею двусветного зала, и началось
настоящее веселье.
Это так только говорится: «началось веселье», на самом деле Витька ожидал от
клуба чего-то большего. Хотя, с другой стороны, нельзя сказать, что ему было
скучно или что ничего не поразило его воображения. В сути своей «Шумахер»
представлял из себя большой навороченный ролледром под прозрачной крышей с кучей
разнообразных прилагательных. Имелись здесь жутко красивые динамофонтаны с
подсветкой, и диджей, крутивший антикварные лазерные диски, и танцпол для
мотоданса. Был бар с высокими табуретами и механическим барменом. Ну и, конечно
же, были всевозможные рампы, трубы, горки, пропеллеры, свинги, все из толстого
прозрачного стекла под прозрачным же полимером, вроде руббика. В каскадной рампе
лихо прыгали несколько девчонок в коротеньких юбках-готье. Остальной народ
елозил взад-вперед, но больше не катался, а глазел на блестящие стринги
симпатичных роллерш. Витька полюбовался на девчонок и подумал, что, видать, не
один Тимур снабжает джамперов халявным бензином.
Пиво в «Шумахере» давали только с двадцати одного. Да и то на колесах полагалось
принять не больше кружки. Если хочешь гулять дальше, сдавай концы на стоянку и
пей, сколько влезет. Зато в баре трижды за вечер можно было купить порцию
легкого экстази. Правда, принимать таблетку бармен требовал не отходя от кассы и
бесстрастно фиксировал этот фармацевтический акт красноватым объективом
телеглаза. Тяпа заявил, что подобное положение вещей нарушает его
конституционные права и вообще само по себе унизительно, но таблетку-таки
положил в рот, проглотил и запил соком. Витька же, глотая таблетку, подумал,
что, в сущности, это правильно — лишнего не купишь и не передашь никому.
Дирекции клуба тоже неохота, чтобы сумасшедшие прыгеры ломали себе шеи в их
солидном заведении. Хотя, если подумать, клиенты могут «подвинтиться» и заранее,
скажем, курнуть шиши, кровь-то на анализ у входа не берут.
От экстази и без того оживленная компания повеселела еще больше и в полном
составе отправилась пробовать горки. Ребята загодя договорились, что сильно
выпендриваться не будут, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. И начали
действительно скромненько: «восьмерки», «спиральки», простенькие «скрепки».
Потом все как-то незаметно вошли во вкус, забыли про уговор не привлекать
внимания, привлекли с избытком — показали себя на всю тягу. Публика
аплодировала.
Суша сделал «двойной шуруп», не удержался и грохнулся так, что треснул щиток на
левом колене. После этого одна девчонка из компании коротких юбок подъехала к
Накасоне с Тугром и весьма недружелюбно поинтересовалась, кто они такие и чего
им здесь надо. Они пообщались минут пять, инсталлировали общих знакомых,
девчонка заулыбалась, хлопнула Накасону по плечу и укатила.
— Жениться, что ли? — задумчиво сказал Накасона, провожая ее глазами.
— Пойдешь сока попить? — спросил его Витька.
— Не, Витяй. Мяса хочу. Щас сработаю сальту с поворотом.
Накасона сделал лицо скучающего ловеласа и проворно укатился вслед за юбочкой.
Витька пожал плечами и поехал к бару. Там он забрался на высокий табурет,
заказал «малаиту» и принялся сосать через соломинку, поглядывая украдкой на
соседку справа. Он уже несколько раз замечал эту девушку на горках и в рампе.
Высокая, крепкоскулая, с большим ярким красиво очерченным ртом, она была не
совсем в Витькином вкусе, но чем-то сразу же понравилась. Может быть, пышной
копной каштановых слегка вьющихся волос, забранных в роскошный хвост. Витьке
нравились именно длинные волосы, а от бритых макушек и выбеленных челок
одноклассниц его просто мутило. На девушке был блестящий комбинезон с пушистыми
рукавами и в тон ему маленький рыжий ранец бензобака за спиной. Есть такая шутка
— дескать, роллер, встретившись с девчонкой, cначала смотрит не на грудь с
попкой, а на коньки. Дебильная такая шутка... Но Витька все-таки взглянул на
коньки. Кони были что надо — «Эверест саммит», форсированный движок,
полуэластичная подвеска, хотя, конечно, до «модифи» им далеко. Подняв глаза,
Витька встретился с веселым испытующим взглядом светло-карих глаз. И слегка
смутился. Девушка что-то сказала.
— Что? — переспросил Витька. Музыка играла слишком громко.
— Ты здорово катаешься! — сказала девушка, нагибаясь к собеседнику. — Я видела в
рампе.
— Ты тоже неплохо, — соврал Витька на всякий случай.
По правде, он совершенно не заметил, как она ездит. Волосы заметил, а как ездит
— нет.
— Куда мне, — девушка махнула рукой. — А что у тебя за коньки?
— «Дабл скай модифи»! — Витька показал двумя пальцами на потолок.
— Классные, наверное?
— Хорошие концы, не жалуюсь.
— Меня зовут Александра, можно Саша, — представилась девушка.
— А меня — Ибрагим, можно Витя, — неожиданно для себя ляпнул Витька, и
испугался, что девушка вдруг обидится.
Но Саша и не подумала обижаться. Напротив, она весело рассмеялась и спросила:
— Слушай, Ибрагим, а как ты делаешь... ну, когда рукой опираются на бортик, а
ногами... вот так?
— Это скрепкой называется, — пояснил Витька.
— Скрепкой, — повторила Саша, словно запоминая. — Я пробовала, но у меня не
совсем получается.
— Давай научу, — предложил Витька. — Это простой скип.
— Прямо сейчас?
— А чего ждать?
— Ну давай, — Саша ловко спрыгнула с табурета и поехала к рампе.
Глядя вслед, Витька невольно залюбовался ее фигурой. Стройная, широкоплечая и
узкобедрая, безо всякой толстозадой рыхловатости или модельной тщедушности, Саша
казалась созданной для скорости и напора. От нее просто физически веяло силой.
Не мужской силой, похожей на кусок якорной цепи, а какой-то живой, женской,
похожей на гибкую ветку дерева.
Витька догнал ее уже возле рампы.
— Эй! Погоди! — позвал он, поймав девушку за рукав. — Мне заправиться надо.
Керосин на нуле.
Саша поглядела на свой счетчик:
— Давай. И я тоже долью.
Бешено дорогой билет включал в свою стоимость две бесплатные дозаправки прямо в
шумахеровской колонке, соединявшейся со зданием клуба стеклянной галереей. По
дороге Витька спросил:
— Ты, наверное, гимнастикой занимаешься?
— Плаваю немного, — ответила Александра. — А почему ты спросил?
— У тебя фигура как у гимнастки.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Мне нравится, — сказал Витька и опять смутился.
Они ездили часа два, пока у Саши наконец не получилась вполне ладная «скрепка».
Раз пять девушка довольно прилично падала, но все обошлось без нытья и соплей.
Она была страшно упорной, эта девчонка. И она нравилась Витьке все больше и
больше. Когда скип получился у нее как надо, и учитель объявил, что «теперь все
кафазно», Саша была такой гордой и довольной, что Витьке показалось, будто это
он сам первый раз в жизни сработал «скрепку». После рампы они отдыхали за одним
из столиков возле бара, ели мороженое и разговаривали. Говорили о нем, о ней, о
клубе. Сашин отец был членом правления Азиатского банка, и она бывала в
«Шумахере» хоть и не каждые выходные, но все ж таки почаще, чем Витька. Около
часа ночи они поднялись из-за столика и потихоньку отчалили из клуба. Саша не
попрощалась со своими подружками, а Витька ничего не сказал друзьям, только
дозаправился напоследок — у него-то папа в банке не работал.
Потом они ехали по ночному хайтреку. Внизу, под эстакадой, лизал фарами асфальт
поредевший поток машин, вверху, над головами, слабо мерцали звезды. Небо было на
удивление безоблачным и чистым. Бордюрные фонари лили бледный свет прямо под
колеса роликов, белели линии разметки. Витька и Саша медленно ехали по крайней
полосе, в простонародье «клаусу», держась за руки. Перед развязкой Витька
притормозил, чтобы послать с напульсника сообщение своим старикам — дескать,
жив, здоров, не беспокойтесь, я в клубе, а Саша показала рукой на восьмигранник
ближней высотки и сказала:
— Вот тут я и живу.
Перед подъездом Саша сняла коньки, и Витька сразу стал почти на голову ее выше.
А потом они целовались, и Саша приподнималась на цыпочки. А под колесиками «дабл
скай модифи» тихо шуршали сухие листья.
***
— Рассказывай, не жмись, — наседал Женька. — Я же у тебя ее отбивать не стану.
— Еще бы! — Витька показал Миражу фигу.
Ну как рассказать Женьке про листья под колесиками, про чуть солоноватый, теплый
вкус Сашиных губ, с которых стерлась вся помада? И стоит ли? Женька, конечно,
друг, да только такие вещи остаются настоящими, пока знаешь о них ты один.
— Так ты у нее ночевал? — настырный Женька заглядывал в лицо.
— Дома я ночевал.
— Лопух, — разочарованно констатировал лучший друг. — Поцеловал хоть?
— Сам лопух, — парировал Витька, — будешь приставать — схлопочешь по барабану.
— В меня сначала попасть надо, — назидательно ответствовал Мираж.
И утверждение это не было пустым бахвальством. При всей своей внешней
худосочности Женька любил и умел подраться. А уж ловок был — не приведи господь,
что на язык, что на кулаки.
— Салям, опилки! — сказал незаметно подкатившийся сзади Турок.
Турок часто приезжал на «ямку», катался, сколько влезет, денег за это не платил
и никаких шоу никому не показывал.
— Здорово, отец, — отозвался Женька.
— Как жизнь?
— Лучше всех! — отрапортовал Мираж.
— Ничего себе, — подтвердил Витька.
— Мираж!
— А?!
— Иди, полчасика покатайся, — ласково предложил Турок, присаживаясь рядом с
Витькой. — А мы тут покашляем.
— Турок, — укоризненно сказал Женька. — Маленьких обижать — харам.
— А кто тут кого обижает?! Я, вроде, никого, — изумился Турок. — Хочешь, могу
обидеть тебя?
— Меня сначала поймать надо, — хмыкнул Женька.
Он оттолкнулся руками, подпрыгнул и поехал вниз по руббиковому склону. Его
«скримеры» дважды чихнули и только потом утробно заурчали.
— Ну, как «концы»? — поинтересовался Турок, разглядывая колеса витькиных
«скаев». — Хорошо бегают?
— Классные кони, и подвеска — что надо, — ответил Витька, мрачнея на глазах.
— Семьдесят на трассе дают?
— И семьдесят пять можно выжать, если постараться, — уныло сказал Витька. —
Слушай, Турок, ты с бобами немного подождешь? У меня сразу отдать не получится,
но постепенно я тебе все верну. Только сейчас я в нулях...
Витька осторожно поднял глаза и наткнулся на внимательный угольно-черный взгляд
блестящих разбойничьих глаз, опушенных густыми ресницами.
— Не напрягайся так, братан, — улыбаясь, сказал Турок. — Я же тебя не душу,
можно и подождать маленько. Я даже таймер тебе не включаю, хотя ты сам должен
понимать: двадцать пять тачек — деньги серьезные.
Витька понимал. Еще бы не понять. Турок — он, вроде бы, и свой, и, вроде,
приятель. Сколько ему лет? Двадцать шесть? Двадцать восемь? А с пацанами
поручкаться не гнушается, и обратиться к нему можно по некоторым вопросам. Но
если что — с него станется и в подъезде с цепью подкараулить или с заточкой.
Витька поежился. Когда он занимал у Турка денег на свои «скаи», то почему-то был
на сто процентов уверен, что возьмет главный приз на августовском «Скип-хипе».
Кто же знал, что этот козел из «стодвадцатки» его обойдет! Часть денег Витька
вернул сразу: продал старые «концы», кое на чем подэкономил, кое на чем
крутанулся, но двадцать пять тысяч висели на нем мертвым грузом, отравляя его
мирное существование. Отдать их за раз было немыслимо.
— Серьезные деньги — серьезные дела, — между тем продолжал Турок. — Долги не
всегда бобами возвращают.
— А чем?
— Работой, Витяй, работой. Вот ты с хайтрека прыгнуть на колесах можешь?
— Могу. А что, если я с эстакады скакну, ты мне двадцать пять тачек простишь? —
удивился Витька.
— Просто так пусть дебилы в дурке скачут, — наставительно сказал Турок. — Ты с
пользой скакни.
— То есть? — спросил Витька. Он уже начал тревожно догадываться.
— Ладно, — Турок пододвинулся поближе. — Не будем сопли жевать. Говорю тебе как
мужик мужику. Мне нужен второй номер. Мой напарник, дебил, ездил в рампе под
кафазом, гад хренов, и повредил голеностоп, лежит в лангете. А ты джампер
классный. Прыгнешь со мной на хап разиков шесть, и долга как не бывало. По
рукам?
На Витьку навалилось нехорошее чувство неотвратимости.
— Не знаю, — замялся он. — Подумать надо.
— Чего думать? — изумился Турок. — За шесть хапов я тебе четвертной прощаю! Риск
минимальный! Твое дело только держаться у меня на хвосте и вовремя сумку
подхватить. И все! Есть у меня, конечно, пяток пацанов на подхвате. Только они
все трассеры, гонять умеют, но со скипами — полный касар. Для них «скрепка» —
предел мечтаний. А прыгера со стороны звать не в масть! Ну, что скажешь?
— Согласен, — неожиданно для себя выдохнул Витька, словно вниз головой с моста
сиганул.
— Люблю таких мужиков! — обрадовался Турок. — Послезавтра в восемь вечера будь
здесь. Кожуру надень попроще. Неброскую. И косичку заколи повыше, чтобы из-под
пузыря не торчала. Да, и перчатки захвати.
Турок поднялся.
— А что ценного можно взять в сумочке? — спросил Витька, поднимаясь следом.
— В сумке-то? Да много чего, — Турок принялся загибать пальцы, — складной
пэкашник, тамагочу, парфюмулятор, они знаешь сколько стоят? Кредитки,
бонус-карты, документы, деньги, в конце концов. Богатым дамочкам харам носить
деньги в кармане. Сечешь? А можно и ничего не взять. Словом, как повезет.
— А если нам не повезет? — Витька вопросительно уставился на собеседника. — Я
относительно долга...
— На «нет» и суда нет, — засмеялся Турок. — Вот видишь, я тоже иду на
коммерческий риск. Держи поршень, — он протянул руку.
Витька пожал ее и первый раз в жизни заметил, что вся ладонь его кредитора
татуирована арабской вязью.
— Послезавтра в восемь! — крикнул Турок уже от ограды.
— О чем кашляли? — спросил подъехавший Женька, поднимая стекло шлема.
— Да так, про долг, — соврал Витька.
— Ну и?
— Говорит: подожду, — Витька почесал макушку. — Слушай, Жека, а как зовут Турка?
— Турок.
— А по имени?
Женька задумался.
— Хрен его знает, — сказал он наконец. — Мустафа, кажется.
***
Среда выдалась холодной и пасмурной. И настроение было мерзопакостным. После
обеда на Витьку напала маята. Он тыкался из угла в угол. В голову лезли страшные
мысли. Хотел было позвонить Саше и даже вызвал ее номер на браслете, но потом
передумал и сделал отмену.
Около семи Витька проверил коньки, отыскал в шкафу старую куртку, забинтовал
лодыжки, заколол косичку на затылке. В восемь он был на «яме». Смеркалось. Турок
ждал около вагончика раздевалки. Они зашли в гулкое металлическое нутро, и Турок
придирчиво осмотрел Витькину экипировку.
— Всё кафаз, — подвел он итоги осмотра. — Только «пузырь» не годится.
Шлем у Витьки и в самом деле был приметный: сине-оранжевый из толстого
полупрозрачного пластика.
— Другого нет, — Витька развел руками.
Турок открыл ключом один из железных шкафчиков, вытащил оттуда простой
темно-серый шлем с зеркальным забралом и протянул Витьке:
— Свой оставь здесь, завтра заберешь. Да, чуть не забыл — браслет отключи.
— Куда поедем? — спросил Витька.
— В центр, — коротко ответил Турок.
Они не спеша ехали по хайтреку где-то в районе площади Реформаторов, когда
Турок, мигнув огоньком, свернул к краю эстакады. Витька повторил маневр, и они
припарковались возле парапета. Турок поднял непроницаемое стекло своего шлема и
внимательно рассматривал людской поток. По его хищному носатому лицу бежали
отсветы огней уличной рекламы.
— Вот! — сказал Турок. — Видишь белый плащ?
— Где? — У Витьки сразу пересохло во рту.
— Да вон там, с красной сумкой.
Витька посмотрел в указанном направлении и действительно увидел высокую фигуру в
плаще и красном хиджабе.
— Видишь?
— Вижу.
— Работаем, — деловито сказал Турок. — Немножко обождем, пусть наберет
дистанцию. Повторяй все за мной, к спине не липни, но и не отставай. Когда я
дважды мигну поворотником, прыгаем. Хватай сумку — и газу. Народу внизу много,
так что смотри в оба, налетишь на кого-нибудь — касар. Ладно, покатились.
Они отвалились от бортика и медленно поехали по правой полосе. Витькино сердце
колотилось о ребра, словно воробей о стекла лестничной площадки, под ложечкой
разлилась мучительная сосущая истома, к тому же совсем некстати захотелось по
нужде. Сейчас, пришла в голову простая и заманчивая мысль, сейчас он съедет на
обочину, и пропади все пропадом, пусть этот псих сам прыгает. Но в это время
Турок рванул вперед, Витька рванул за ним, и думать стало некогда. Весь мир
сжался до размеров потертого черного баула на ремне, хлопавшего Турка по
поджарому заду, и мертвого стоп-сигнала на затылке туркова шлема. Зато страх
куда-то испарился, и в туалет больше не хотелось. Дважды вспыхнули и погасли
огоньки на голове летящей впереди фигуры. Турок резко вильнул в сторону, присел,
напружинился и прыгнул через парапет. Витькино тело действовало рефлекторно. Он
и сам не уловил момента, когда оказался в воздухе. Несущийся навстречу бортик
парапета, толчок, волшебное ощущение полета, а потом темный асфальт бьет по
ногам, и ступни пронизывает тупая нутряная боль — как-никак до земли метра
четыре с лишком. Хорошая у «скаев» подвеска.
Витька приземлился очень удачно, скорость почти не потерял, сориентировался в
полсекунды и помчался по хитрой синусоиде, огибая прохожих, которые даже не
успевали пугаться. Впереди мелькал баул Турка. Наверное, со стороны это
выглядело до жути нереально: два безумных слаломиста на отвесном склоне вечерней
улицы, летящие навстречу смерти. Вот впереди, уже близко светлый плащ с красным
хиджабом. Турок, опасно кренясь, обошел очередного прохожего и резко выбросил
вбок руку с зажатым в пальцах лезвием. Фигура в плаще испуганно дернулась в
сторону. В следующий миг Витька ухватился за сумку пониже надрезанного ремня.
Женские руки тоже что есть силы вцепились в ремень. Рывок чуть не сбил Витьку с
ног. Сзади звонко вскрикнули, но оглядываться было некогда. Витька вслед за
Турком взлетел по «клаусу» на эстакаду и помчался вперед, гуляя из полосы в
полосу.
Когда место преступления осталось далеко позади, они сбросили скорость. Как было
уговорено заранее, Витька прямо на ходу расстегнул баул, висевший у Турка за
спиной, и затолкал туда красную сумку. Теперь все было на мази. Они еще немного
поездили по развилкам хайтрека и кружным путем вернулись в свой квартал.
Прощаясь с Витькой возле проезда в его двор, Турок сказал:
— А ты гвоздь. Держался как надо. Первый раз на хап прыгнуть — все равно, что
первый раз с бабой переспать. Так что теперь ты полноценный мужик. Я тебя
уважаю. Давай поршень. Только дома так не лыбься, а то твои старики подумают,
что ты под кафазом.
Они пожали друг другу руки.
— Слушай, — спросил Витька, улыбаясь. — Как ты думаешь, та дамочка себе ничего
не свернула?
Турок равнодушно пожал плечами:
— Может, и свернула. На все воля божья. В другой раз на такси поедет. Ладно,
катись домой и не грузи подвеску. Я тебя потом сам найду.
Весь следующий день Витька был рассеян и подавлен, делал все как будто на
автомате. Вчерашняя эйфория, сменившая страх, прошла, уступив место тупому
гнетущему беспокойству. Что-то царапало Витьку изнутри, заставляя снова и снова
возвращаться мыслями к светлому плащу с красным хиджабом.
Несколько раз он звонил Саше, но ее номер не отвечал. В конце концов около
девяти вечера Витька открыл сетевой справочник и через номер Сашиного
напульсника разыскал номер ее домашнего телефона. Дело не из простых, тем более
что данные на члена правления банка вполне могли оказаться в запароленном
секторе.
Звонить на домашний телефон считалось приличным с домашнего же телефона, мама
объясняла что-то такое насчет тарифов, поэтому Витька взял трубу и ушел в свою
комнату.
К аппарату подошли почти сразу. Слегка встревоженный женский голос сказал
«алло», и Витька сообразил, что понятия не имеет, как зовут Сашиных родителей.
— Э-э... Здравствуйте, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно
добропорядочнее. — Простите за поздний звонок. Можно мне услышать Александру?
— А кто говорит? — спросила женщина после маленькой паузы.
— Меня зовут Виктор, я ее знакомый, — торопливо сказал Витька.
— Да, да... Она мне что-то рассказывала... — словно припоминая, негромко сказала
женщина.
Наверное, это была Сашина мама.
— Так мне можно ее услышать? — настойчиво поинтересовался Витька. — А то ее
браслет не отвечает.
— Саша сейчас в больнице, — совсем тихо сказала трубка.
— Почему в больнице?! — опешил Витька.
И женщину на том конце провода прорвало. Она зарыдала в голос, одновременно
пытаясь что-то объяснять, путаясь в словах и в слезах, то замолкая, то призывая
проклятья на чью-то голову.
Сначала Витька ничего не понимал, а когда из бессвязных слов начала
выстраиваться картина, в животе у него похолодело.
— Все из-за этих проклятых мотороликов, — рыдала женщина. — У нее вчера
поломался этот ее ботинок. И она потащила его в какую-то мастерскую,
круглосуточную… А эти подонки... Как таких земля носит? Бритвой ее по руке. Ну
что в этой сумке было-то?
— А в какой она больнице? — спросил Витька, еще не веря в происходящее.
— В «десятой скорой», на проспекте Петровского, только вас к ней не пустят... —
женщина всхлипнула, потихоньку успокаиваясь. — Даже нас не пустили.
— А в какой она палате? — охрипшим голосом спросил Витька.
— В травматологии, на шестом этаже, во второй палате. До свиданья.
— До свиданья.
«Ту... ту... ту...» — загудело в трубке. Витька сидел на диване, тупо
уставившись в стену. «Это какая-то ошибка. Так не бывает», — повторял чужой
незнакомый голос в его голове. А вдруг она?.. А может, нет?
Витька вскочил с кровати, натянул джинсы и бросился вон из дома.
— Куда это ты на ночь глядя? — окликнул его отец, когда он сдергивал в прихожей
куртку с вешалки.
Из кухни выглянула мать.
— Я недолго! — крикнул Витька и выскочил в подъезд.
Турок жил на другой стороне улицы. Витька никогда у него не был, но знал номер
квартиры. Фонарь над подъездом не горел. Светя монитором напульсника, Витька
кое-как набрал нужные цифры и встал так, чтобы его видела инфракрасная камера.
Через две минуты мучительного ожидания дверь, поскуливая, отъехала в сторону.
Взлетев без лифта на пятый этаж, Витька нажал клавишу сигнала. Открывать не
спешили, скорее всего, рассматривали ночного гостя в визир.
— Ты один? — осведомился из-за двери Турок.
— Один, — подтвердил Витька.
Дверь открылась, и Турок осторожно выглянул на лестницу.
— Заходи, — сказал он негромко. — Что за пожар? Я же сказал, я тебя сам найду.
— Вот ключ от ящика, — сказал Витька, протягивая желтую пластинку. — Шлем я на
место положил.
— Стоило бегать, — Турок покачал головой. — Это не горит. Говори потише, я не
один.
— А что было в сумке? — шепотом спросил Витька.
— Фигня всякая и конек. Хороший конек, но один и не на ходу.
— Конек... — Витька прислонился спиной к стене.
— Завтра выкину его вместе с сумкой, — Турок зевнул.
— А можно мне его забрать? — попросил Витька.
— На кой он тебе? — удивился Турок.
— Надо! На запчасти разберу. Вон, Тугрик рессору ищет. Ашоту резина нужна.
— Щас, погоди, тут стой, — Турок вышел и через пару минут вернулся с пакетом. —
На, потроши. Только смотри, не залети с ним. Из дома никуда не таскай. В смысле,
целиком. Ну все. Топай. Ас-салям.
Приговаривая так, Турок вежливо вытолкал гостя за дверь. Витька спустился на два
этажа и только потом заглянул в пакет. В пакете лежал знакомый светло-зеленый «эверест».
Витька опустился на бетонную ступеньку и закрыл ладонями лицо.
***
— Крыловой Александре, сто вторая палата, — сказал Витька, передавая в низкое
окошко пакет с апельсинами.
— Записку-то написал? — ласково спросила пожилая нянечка.
— Не. Я же говорил уже: я писать не умею, — доверительно сообщил Витька.
— Приколист! — пропела нянечка, смакуя словечко.
Витька ей, похоже, нравился.
— В мое время парни тоже хвостики носили, — она ловко подхватила пакет. — А на
словах что передать?
— Скажите, пусть поправляется.
— Эй, юноша бледный, — нянечка нагнулась к окошку. — Ты уже вторую неделю
ходишь, и все заочно. Хочешь свою милую увидеть? Я могу через черный ход
провести. Только халат надень белый, и пробежишь потихоньку.
Витька укоризненно покачал головой:
— Тетя Ася, юноше бледному харам через черный ход бегать. К тому же карантин
нужно чтить, а вы — «халат белый»...
— Балабол, — тетя Ася махнула пухлой ладонью. — Иди уж...
Нахохлившись, Витька прошел через рамку детектора и вышел на улицу. Там он
остановился, постоял, задрав голову, глядя туда, где по его расчетам находились
окна сто второй палаты, тяжело вздохнул и пошел к скамейкам шнуровать «концы».
Позавчера к Саше пустили родителей. Если бы Витька захотел, то тоже смог бы ее
повидать. Но сама мысль о том, что нужно будет смотреть Саше в глаза, ввергала
Витьку в тоску и отчаянье.
Занятый невеселыми мыслями, он и не заметил, как добрался до дома. Во дворе на
скамейке под совершенно облетевшим тополем, жалко тычущим голыми ветками в
серенькое дырявое небо, сидел Тугрик.
— Ты с «ямы»? — спросил он, не считая нужным здороваться второй раз за день.
Витька покачал головой.
— Тебя Турок искал, сказал, что будет ждать у Тимура с пяти до шести. Чего ему
от тебя надо?
— Не знаю, — устало сказал Витька, присаживаясь рядом с Тугром. — Душу мою ему
надо.
Тугрик скептично хмыкнул.
На «яме» было тихо и безлюдно. Турок сидел на краю рампы. Издали заслышав
Витьку, он обернулся.
— Вот и команда подтянулась, — Турок раззявился в довольной улыбке. — Салям,
Витяй, хорошо, что пришел.
— Привет, — сказал Витька, останавливаясь в трех шагах от сидящего.
— Отчего пешком? — лицо Турка приняло озабоченное выражение. — «Концы» в
порядке?
— В порядке.
— Вот и славно, — Турок упруго вскочил на ноги. — Завтра в восемь нас ждут
большие дела. Пора размяться. Чуешь, как на душе постно? Мотохап, Витяй, — это
как спорт, это для души. А кошелек с бобами — для задницы.
Турок потянулся всем телом.
— Вот что, Турок, — сказал Витька, расстегивая сумку. — Ты разминайся без меня.
— Чё?! — не понял Турок.
— Я с тобой больше прыгать не буду, — твердо сказал Витька.
— Что? Люфтуешь? Забоялся? — глаза Турка презрительно сощурились. — Кишка тонка?
— Не буду я с тобой прыгать, — повторил Витька. — И объясняться не стану. Все
равно ты меня не поймешь.
— Я что, сплю?! — В голосе Турка натянулась и завибрировала злая струнка. — Ты,
опилок, мне двадцать пять тачек должишь.
Витька молча достал из сумки «дабл скай модифи» и положил Турку под ноги.
— На хрена мне это? — Турок ощерил крепкие зубы.
— Даже подержанные «скаи» стоят четвертной, — сказал Витька, стараясь быть
невозмутимым, хотя внутри его била дрожь, нет, не от страха, а от какого-то
лихорадочного возбуждения. — Тем более, один раз я с тобой уже прыгал. Теперь мы
в расчете.
Не дожидаясь ответа, Витька повернулся на каблуках и зашагал прочь.
— Смотри, как бы пожалеть не пришлось! — крикнул вслед Турок, потом пробормотал
себе под нос: — Полный касар... — нагнулся и подобрал с черного покрытия пару
классных Витькиных коньков.
***
— Здравствуйте, тетя Ася, это для Крыловой, — Витька протолкал в окошечко пакет.
— Да уж знаю, что не для Хвостовой, — нянечка укоризненно покачала головой. —
Чего ты там напихал? Кирпичей?
Витька покачал головой:
— Она поймет. Прощайте, тетя Ася.
«Вот и все», — подумал он, проходя сквозь детектор.
— Что передать-то?
Но Витька уже не слышал.
Субботу и воскресенье Витька просидел дома. Сказал родителям, что неважно себя
чувствует, валялся на диване, глядел в потолок и предавался мрачным
размышлениям. Время от времени ему казалось, что вот-вот раздастся властный и
требовательный звонок в дверь, и казенный равнодушный голос осведомится:
«Яковлев Виктор Алексеевич здесь проживает?!» Витька представлял себе испуганные
глаза матери, и ему становилось совсем паскудно.
За окном чернильно сгущалась вечерняя мгла с редкими точками неясных огней.
В гостиной загремел телефон. Друзья и одноклассники обычно звонили на браслет,
поэтому Витька вздрогнул, когда в комнату заглянула мать и, протягивая ему
трубку, многозначительно сказала:
— Это тебя. Какая-то молодая барышня.
— Да, — сказал Витька, подождав, пока мать закроет дверь. — Я слушаю.
— Привет, — раздался в трубке знакомый голос. — Это Саша.
— Я узнал, — Витька, судорожно сглотнул и отошел к окну. — Где ты раздобыла наш
номер?
— Нашла в справочнике. Так что ничего чудесного. А то забрали напульсник со
всеми номерами. Приходится из автомата звонить.
— Понятно, — промямлил Витька.
— Мне с сегодняшнего дня разрешили выходить в сквер и принимать посетителей, —
весело сказала Саша. — Приезжай ко мне завтра, а?
Витька кашлянул. Во рту стало сухо, как в пустыне Гоби.
— Саша, тебе передали в пятницу пакет? Красный такой...
— Передали.
Язык так и лип к горячему небу.
— Это я принес, — теряясь все больше и больше, объяснил Витька.
— Ну-у-у... Спасибо.
— Саша, ты что, ничего не поняла?!
— Все я поняла! Не дура, — сказала Саша почти сердито. — Потом поняла. Мне тогда
показалось, но я не поверила... В общем, я сбросила этот дурацкий конек в
больничный утилизатор.
Саша помолчала и добавила совсем тихо:
— Так приедешь?
Витька с трудом перевел дыхание и сказал совершенно осипшим голосом:
— Я приеду… То есть не приеду! Я теперь безлошадный, мне ездить не на чем...
Приду... Пешком. Можно?
— Можно.
— Значит, до завтра?
— До завтра, — эхом отозвалась Саша.
Витька положил трубку на подоконник и уперся лбом в стекло.
Как-то раз дед говорил, что умению прощать нельзя ни научить, ни научиться,
поскольку это исключительно врожденный дар. Тогда Витька этих слов не понял.
Оконное стекло холодило лоб и кончик носа. Там, за пластиковым переплетом, в
осьминожно-чернильной мгле теплой россыпью светились окна соседних домов.